Многие из собравшихся в офисе хотели, чтобы США применили силу в случае уничтожения второго самолета У-2 в воскресенье. «Я считаю, — доказывал Макнамара, — что если завтра наши самолеты подвергнутся нападению, мы должны открыть огонь». Кеннеди высказывал иные соображения. «Разрешите сказать, — начал он, — я думаю, нам следует подождать до полудня и поосмотреть, каким будет ответ…» Кеннеди не закончил. Он не сказал об этом, но вполне очевидно хотел дать Хрущеву время переварить информацию, переданную ему через Добрынина.
Макнамара выражал мнение тех, кто считал вторжение неизбежным, несмотря на дипломатические усилия администрации. Обращаясь к Роберту Кеннеди, Макнамара сказал: «Думаю, Бобби, мы должны подготовить две вещи: во-первых, правительство Кубы, поскольку оно нам потребуется, а во-вторых, планы ответа Советскому Союзу в Европе, так как ясно как день: они собираются предпринять что-то там». Президент Кеннеди понимал озабоченность Макнамары. Уязвимость союзников США сдерживала действия Кеннеди в урегулировании кризиса на Кубе. Если турецкий «торг» окажется недостаточным, США ничего не останется, кроме ужесточения давления на Москву. Тогда Италию, Берлин и Турцию настигнет возмездие. Кеннеди хотел бы найти мирный выход из этого кошмара{80}.
В 10.45 воскресного утра Малиновский проинформировал Хрущева о событиях ночи{81}. Хрущев не покидал Кремль, но решили не будить его, когда после полуночи пришло сообщение об уничтожении американского разведывательного самолета над Кубой. У Громыко также были важные для Хрущева новости. Фидель Кастро в панике. Он написал письмо, в котором призывает применить стратегическое ядерное оружие против США. Сообщение об этом пришло от Алексеева около часа ночи. Но из МИД поступили не только плохие новости. По двум каналам от администрации Кеннеди получены сообщения о ее готовности урегулировать кризис на условиях, изложенных в письме Кремля от 26 октября. Глава резидентуры КГБ в Вашингтоне Феклисов встречался с американским журналистом Скали, который передал предложение Вашингтона по разрешению кризиса. МИД считало это сообщение едва ли заслуживающим доверия, так как Скали ранее никогда не использовали для передачи конфиденциальных сообщений в Кремль{82}. Но в полученном утром новом письме от Кеннеди предлагалось практически то же самое. По-видимому, американцы решили не замечать требования Москвы в отношении ракет «Юпитер», а сосредоточиться на обещании не вторгаться на Кубу{83}.
Уничтожение американского самолета У-2 взволновало Хрущева. Это было как раз на руку Пентагону, который старался подтолкнуть Кеннеди к использованию силы. За день до этого Хрущев предупредил Кастро о нежелательности применения орудий ПВО. И вот один из его командующих сбил У-2. Особенно взбесило Хрущева то, что инцидент произошел как раз в тот момент, когда от братьев Кеннеди поступило великолепное дипломатическое предложение. Хрущев изучал письмо Кеннеди и сообщение Феклисова. Суть предложения Белого дома содержалось в средних абзацах письма:
«1. Вы согласны ликвидировать все ядерные системы на Кубе под контролем и наблюдением ООН; и обязуетесь при определенных гарантиях не размещать на Кубе подобных систем и впредь.
2. Мы, со своей стороны, согласны при соответствующих гарантиях ООН и соблюдением принятых обязательств: а) снять существующую в настоящее время блокаду и б) дать гарантии ненападения на Кубу. Уверен, что другие страны Западного полушария поступят аналогичным образом»{84}.
Американцы принимали не все, что предлагал Хрущев в письме от 27 октября, однако был минимум условий для демонтажа ракет. В качестве первого шага приемлемо. Предвидя, что решение придется принять сегодня же, Хрущев распорядился созвать в полдень на оравительственной даче в Ново-Огарево в пригороде Москвы заседание Президиума в расширенном составе: все члены, кандидаты в члены и секретари ЦК.
Открывая заседание, Хрущев в мрачных красках описал опасность возможного начала войны; в этих условиях он просит Президиум принять трудное, но необходимое решение.
«Было время, когда мы наступали, как в октябре 1917 года. Но в марте 1918 года нам пришлось отступить, подписав Брест-Литовский договор с Германией. Это решение было продиктовано нашими интересами — нам нужно было спасти советскую власть. Теперь мы оказались лицом к лицу с угрозой войны и ядерной катастрофы, в результате которой может погибнуть человеческая цивилизация. Чтобы спасти человечество, мы должны отступить. Я собрал вас всех, чтобы посоветоваться и обсудить, согласны ли вы с такого рода решением»{85}.
Хрущев просил Президиум поддержать условия, содержащиеся в письме Кеннеди от 27 октября. Конечно, было бы лучше добиться устранения ракет «Юпитер», но в свете ситуации на Кубе, выходящей из-под контроля, благоразумно принять то, что предлагают. Однако он вновь засомневался в том, что угроза вторжения США на Кубу миновала. В советских военных кругах ходили слухи, что ночью Кеннеди выступит с радиообращением к стране{86}.
Перед тем как перейти к обсуждению приемлемых условий ослабления напряженности, Президиум рассмотрел вероятность того, что сегодня США нанесут удар по Кубе. Плиеву позволили использовать силу для самообороны. Хотя в решении ничего не говорилось о применении тактического ядерного оружия, между строк читалось — его использование не исключено. «Если произойдет нападение, — говорилось в решении Президиума, — то необходимо дать адекватный отпор»{87}.
В этот момент Олегу Трояновскому, помощнику Хрущева, присутствовавшему на даче, позвонили из МИД. От Анатолия Добрынина только что поступило сообщение о встрече с братом президента. Трояновский записал главное. По поводу торга Роберт Кеннеди «не видит непреодолимых трудностей». В отношении будущих переговоров «это просьба… а не ультиматум». Однако одно взволновало Трояновского. Очевидно, президент находится под сильным давлением Пентагона. Роберт Кеннеди подчеркнул, что ответ ожидается в этот же день (воскресенье): «Осталось очень мало времени для разрешения проблемы… События стремительно развиваются». Окончив разговор и запись, Трояновский зашел в зал: «Я… начал зачитывать свои записи. Они (Хрущев и другие) попросили меня повторить. Само собой разумеется, что содержание сообщения усилило нервозность присутствующих»{88}.
Нельзя было терять ни минуты. Хрущев вызвал стенографистку и прямо в зале начал диктовать, что согласен с предложениями Белого дома: «Получил ваше послание от 27 октября с.г. Выражаю свое удовлетворение и признательность за проявленное вами чувство меры и понимания ответственности… Чтобы скорее завершить ликвидацию опасного конфликта для дела мира… советское правительство в дополнение к уже данным ранее указаниям о прекращении дальнейших работ на строительных площадках для размещения оружия отдало новое распоряжение о демонтаже вооружения, которое вы называете наступательным, упаковке его и возвращении его в Советский Союз»{89}.
Кроме этого письма, Хрущев направил два личных послания президенту, которые Добрынин должен был передать устно Роберту Кеннеди. Первое подтвердило то, что Кеннеди вскоре услышал по радио: «Взгляды, которые Роберт Кеннеди выразил по просьбе президента при встрече с Добрыниным вечером 27 октября, в Москве известны. Сегодня ответ президенту будет передан по радио и ответ будет положительным. Главный вопрос, который беспокоит президента, а именно — демонтаж ракетных баз на Кубе под международным контролем — не вызывает возражений и будет детально объявлен в послании Н.С.Хрущева»{90}.
Во втором, более секретном послании сообщалось, что Кремль ожидает от Белого дома выполнения обещания демонтировать турецкие ракеты. Хрущев принял заявление Роберта Кеннеди о том, что «потребуется 4–5 месяцев для ликвидации ядерных баз в Турции, и его просьбу, чтобы обсуждение этой проблемы носило строго конфиденциальный характер». Тем самым Хрущев хотел показать, что администрация Кеннеди приняла условия торга, и речь уже идет о практической реализации плана.