Вскоре научные исследования опровергли версию о том, что "это сделала автоматизация", оправдывающую глобализацию дешевой рабочей силы. В исследовании 2016 года Дэвид Х. Аутор, Дэвид Дорн и Гордон Х. Хэнсон продемонстрировали, что "китайский шок" действительно был ответственен за значительную часть стремительного сокращения рабочих мест в обрабатывающей промышленности США: "На национальном уровне занятость сократилась в отраслях США, более подверженных конкуренции со стороны импорта, как и ожидалось, но компенсирующего роста занятости в других отраслях пока не произошло". Затем, в 2018 году, Сьюзан Н. Хаусман показала, что те, кто связывал сокращение рабочих мест в американской обрабатывающей промышленности прежде всего с ростом производительности, а не с торговлей, ошибочно рассматривали американский импорт компьютеров и компьютерных комплектующих как свидетельство роста производительности труда в обрабатывающей промышленности США.
Если бы автоматизация американских заводов объясняла резкое падение занятости в обрабатывающей промышленности США в начале XXI века, то американских роботов должно было бы быть больше, чем их есть. Вместо этого на первом месте по "плотности роботов" находится Южная Корея, за которой следуют Сингапур, Япония, Германия, Швеция, Гонконг, США, Тайвань, материковый Китай, Дания (9-е место) и Италия. Если в Южной Корее на 10 тыс. работников приходится 932 промышленных робота, то в США - только 255. Если автоматизация ведет к снижению доли рабочей силы в обрабатывающей промышленности и смежных отраслях, то в Южной Корее в промышленности должна работать гораздо меньшая доля рабочей силы, чем в США. Вместо этого в 2019 году в Южной Корее 24,58% рабочей силы было занято в обрабатывающей промышленности и 70,28% - в сфере услуг, тогда как в США при том же определении отрасли в промышленности занято 19,91%, а в сфере услуг - 78,74%. Как и Южная Корея, страны с самой высокой плотностью роботов, как правило, являются теми, кто стремится сохранить хотя бы часть отечественной обрабатывающей промышленности путем модернизации и модернизации заводов, а не перевода их на периферию.
Не довольствуясь ссылками на мистические и непреодолимые силы, такие как технологии, в обосновании неизбежности глобализации, некоторые неолибералы утверждали, что корпоративный перевод на периферию является гуманным если не по своим мотивам, то по своим последствиям. В неолиберальном журнале Slate в 1997 г. Пол Кругман опубликовал эссе под названием "В похвалу дешевой рабочей силе: Плохая работа при плохой зарплате лучше, чем отсутствие работы вообще". Кругман заявил: "Хотя капиталисты-живодеры могут получать выгоду от глобализации, самыми большими бенефициарами являются, да, рабочие стран третьего мира". По мнению Кругмана, бедные страны могут модернизироваться по мере того, как процветание будет просачиваться от низкооплачиваемых потогонных рабочих, выполняющих подрядные работы для транснациональных корпораций, к остальным членам отсталой аграрной экономики:
Но еще важнее то, что рост обрабатывающей промышленности и полутени других рабочих мест, которые создает новый экспортный сектор, оказывает пульсирующее воздействие на всю экономику. Давление на землю становится менее интенсивным, поэтому заработная плата в сельской местности растет; пул безработных городских жителей, постоянно ищущих работу, сокращается, поэтому заводы начинают конкурировать друг с другом за рабочих, и заработная плата в городах также начинает расти. Там, где этот процесс продолжается достаточно долго - например, в Южной Корее или на Тайване, - средняя заработная плата начинает приближаться к той, которую американский подросток может заработать в McDonald's. И в конце концов люди перестают стремиться жить на мусорных свалках.
Высказывание Кругмана о том, что экономическое развитие Южной Кореи и Тайваня было постепенным, обусловленным рынком побочным продуктом перевода дешевой рабочей силы на периферию иностранными транснациональными корпорациями, противоречит действительности. Восточноазиатская модель развития, приведшая к успеху Японию, Южную Корею и Тайвань и представляющая собой вариант успешной государственной стратегии индустриализации Великобритании, США и Германии, была основана на государственной земельной реформе, создавшей массовый рынок семейных фермеров для промышленных товаров, в сочетании с систематическим государственным стимулированием младенческих отраслей с помощью тарифов, нетарифных барьеров и целевых тарифов. Эта политика, в свою очередь, сочеталась с акцентом на стимулирование экспорта, когда защищенные и субсидируемые национальные отрасли становились достаточно зрелыми, чтобы конкурировать на мировых рынках - и все это под руководством сильного и компетентного национального правительства.