Я остановился и стал ждать дальнейших указаний. Ждать, чего это чудище еще придумает, какие еще охмурения нашлет на мои бедные мозги, в которых я уже полностью разуверился. Я даже не был уверен в том, что нахожусь именно в «Котловине», а не где-то еще. Практически все, что меня окружало сейчас, могло быть иллюзорным, придуманным. Даже я сам, например. Что, если я — Коротков-Баринов — вообще не существую, а только придуман этим чертовым «Камнем»?
Прямых указаний от «Камня» — в смысле «Кр-ругом! Бегом! Об стенку лбом!»
— не поступило. Вместо этого я почувствовал легкое, поначалу почти незаметное, но постепенно усиливающееся «щекотание» где-то в области затылка. Чуть позже это «щекотание» стало ощущаться как жжение. Примерно такое, какое я испытал в детдомовские времена, когда мой лучший друг Саша Половинке, раздобыв где-то лупу, сфокусировал солнечные лучи у меня на макушке. Мы тогда в пятом классе учились. Серьезного ожога я не получил, дело завершилось беззлобно-дружеской потасовкой, но воспоминание осталось. Прежде всего, как ощущается жжение, причиняемое не поднесенной к голове спичкой или накаленным гвоздем, а пучком солнечных лучей, собранных в одну точку. И вот сейчас, много лет спустя, я испытывал нечто похожее.
Я обернулся. Ни Саши Половинке, ни лупы, разумеется, не увидел, да и солнце светило с другой стороны. Но жжение не проходило. Я почесал затылок, покрутил головой — нет, ни фига не прошло. Даже усилилось. Мне вдруг почудилось, будто некий злодей, имея на вооружении «винторез» с лазерным прицелом, перемещается там, наверху, вдоль края обрыва, и красная точка уже поставлена мне на затылок. Реально такого быть, естественно, не могло. Моя голова меняла положения намного быстрее, чем сумел бы перебегать по обрыву самый прыткий снайпер. Однако жжение ощущалось в одной и той же точке затылка, куда бы я ни поворачивал голову.
Когда я положил ладонь на затылок, вроде бы прикрыв голову от воздействия «лазера», то должен был бы ощутить жжение на тыльной стороне кисти руки. Ан нет, по-прежнему припекало затылок. Только тут я вспомнил, что у меня на голове паралетный шлем, а под ним — подшлемник с металлической сеткой. В голове что-то щелкнуло, в глазах мигнуло. Жжение разом прекратилось, я ощутил, что и шлем, и подшлемник с моей головы никуда не исчезали.
Правда, вместо этого появилось точно такое же жжение на переносице. Почти инстинктивно я опустил со шлема на лицо защитные очки. Теперь почти все лицо было закрыто, даже нос я упрятал под защиту подшлемника.
И тут неожиданно заговорила рация, о существовании которой я стал уже забывать. Последними словами, долетевшими до моих ушей по радиосвязи, были отчаянные крики Чуда-юда:
«Проснись! Проснись, идиот! Отвернись от ГВЭПа! Немедленно!» Это произошло за несколько секунд до того, как, подчиняясь отцовскому же приказу, но уже пришедшему через мозговую микросхему, я ударил из ГВЭПа по НЛО… Тогда эти радиовопли на какое-то время вывели меня из сумеречного состояния, в которое я погрузился на последнем этапе полета. А команда через микросхему, по-видимому, опять усыпила или, точнее, заворожила, раз я увидел вместо родного «Ми-26» какой-то «огурец». Тогда «Чудо-юдо» (а на самом деле «Черный камень», если верить «дурацкому сну») легко убедил меня, что радиоприказы — это имитация. Иными словами, вор кричал: «Держи вора!»
После этого о рации я вспомнил только один раз, сразу после того, как слез с разбитого паралета. Но воспользоваться ею побоялся. Потому что по лесу еще бродили соловьевцы. А позже мне казалось, что посреди сопок ее не услышит никто. «Тамагаву», которая была у двоих соловьевцев, коих я уделал недалеко от обрыва, я не стал брать по той же причине, тем более что по ней было гораздо удобнее связываться с Суреном, чем с Чудом-юдом.
В общем, о рации я забыл и даже не стал ее вынимать из кармана комбинезона, когда вешал его сушиться, укладываясь спать в избушке. То, что она включена и работает на прием, было для меня большим открытием. Мне казалось, будто я ее все-таки выключил, прежде чем начал подниматься от места падения пара-лета на сопку. Если же мне это померещилось и рация на самом деле оставалась включенной восемнадцать часов подряд, то питание у нее должно было прилично подсесть…
Тем не менее она отчетливо захрюкала:
— «Троди-2», «Троди-2», ответь «Папе»!
Я нажал на резиновый колпачок, прикрывавший кнопку передачи, и отозвался: — Я — «Троди-2», слышу тебя, «Папа». Прием. Как ни странно, я отдавал себе отчет в том, что «Черный камень» может оседлать и этот канал. Но все-таки ответил, так как захотел поверить в то, что на связь действительно вышел Чудо-юдо.
— Дима, — произнес он, — будь внимателен и осторожен. Старайся не смотреть в сторону обломков вертолета. Не снимай очков. Не слушай ничего по РНС. Не убирай со спины лыжи. Не выполняй никаких команд на остановку. Иди вперед и ничего не бойся. Все, что будет появляться в поле зрения, — игнорируй. Иди вперед! Я наверху, на обрыве, мы тебя видим. Рацию оставь на приеме. Жди сигнала. Вперед!
В принципе, все то же мог бы сказать и «Черный камень». «Иди вперед!», правда, противоречило действиям «Камня», который меня притормозил своим уплотненным воздухом. Но я ж не знал, зачем он меня притормаживал. Может, у него в тот момент еще аппетита не было, а теперь он уже морально подготовился, чтоб меня схавать?! «Не слушай ничего по РНС». Гм! Легко сказать, не слушай, когда РНС, как правило, действовала мгновенным импульсом, который тут же заставлял исполнять приказания, причем во многих случаях мышцы тела работали как бы независимо от центральной нервной системы. А почему нельзя убирать со спины лыжи? Они, между прочим, тяжеленькие, не один килограмм весят. Я ими уже по горло сыт. А шансов отыскать здесь Лусию нет никаких. Если б она была тут, я ее уже приметил бы. Может, она лежит в какой-нибудь воронке, вроде той, из которой я вылез? Но если это и так, то Чудо-юдо ее уже заметил бы с обрыва.
Тем не менее я еще раз решил поверить своим ушам и сделал шаг к вертолетным обломкам, стараясь смотреть под ноги. Воздух вновь уплотнился, напыжился, но я опять проломился через него, подумав, что мне все это только кажется. И после этого смог беспрепятственно пройти пять шагов на лыжах.
— Вперед! Вперед! Не останавливайся! — подбадривал Чудо-юдо из эфира. — Ни шагу назад! И быстрее, быстрее иди!
И тут меня остро ужалила РНС. Она не просто скомандовала: «Стой!», но еще и добавила: «Ложись!» И это было не просто так сказано. К этому приказу добавилось подтверждение по первой сигнальной системе. Той самой, когда человеку ничего не говорят, но он сам все понимает.
От вертолета, из воронок, даже, по-моему, с обрывов затарахтели автоматы и пулеметы. Я услышал именно те звуки, которые должен был услышать в этом окруженном со всех сторон скалами «каменном мешке», — сплошной грохот, помноженный на эхо, катившееся от скалы к скале, накладывавшееся одно на другое… И вокруг — справа, спереди, сзади, со всех сторон — противно засвистели пули. Трассеры от них сверкали вокруг меня — иные в двадцати-тридцати сантиметрах от морды.
Мне никакой РНС не надо было, чтоб сразу исполнить команду «ложись». Рядом вдруг оказалась очень удобная воронка, где можно было укрыться от пуль. В эту воронку я поспешил плюхнуться, но чертовы лыжи, висевшие поперек спины, уперлись в края воронки, и, как я ни ворочался, голова и плечи не могли опуститься ниже. На ногах у меня тоже были лыжи, и в воронке я «укрылся» с большой долей условности. Торчал, а не прятался. Между тем чертовы пули сверкали трассерами совсем близко, чиркали по снегу в пятнадцати, в десяти сантиметра от меня. Только почему-то не попадали, хотя любой ребенок, сдавший нормы на значок «Юный стрелок», давным-давно впаял бы мне пулю промеж глаз.