— Вина! — грубовато распорядился он, подсаживаясь к троим оборванцам.
— Сначала деньги покажи!
Тора положил на стол медную монетку. Хозяин харчевни схватил ее, поднес к единственному глазу, потом кивнул. Опустив монетку себе за пазуху, он наполнил чарку темной мутной жидкостью из бочонка. Такого дрянного пойла Торе отведывать еще не доводилось, он даже чуть не поперхнулся.
— Я разыскиваю одну девушку, — сказал он, когда вновь обрел дар речи.
— Я шлюхами не снабжаю! — отрезал хозяин. — Походи тут в окрестностях и найдешь себе.
Один из посетителей ухмыльнулся.
— Да нет, она моя сестра, — соврал Тора. — Мать у нас умирает и хочет повидать ее перед смертью, вот я и пришел в столицу разыскать ее. Говорят, она промышляет где-то в этой части города.
— Да уж, по всему видать, не повезло девчонке, — сокрушенно сказал одноглазый. — А как она хоть выглядит?
Ответить на этот вопрос было не так-то легко, поэтому Тора объяснил размывчато:
— Примерно вот такого роста, худышка, волосы красивые. Да в общем, обычно выглядит.
— Значит, не толстая Митцу, — встрял в разговор один из оборванцев.
— И не Кацуко — та-то ведь лысая, что твое яйцо, — прибавил другой.
Одноглазый повернулся к старухе, колдовавшей над котлом.
— Ну а ты что думаешь, мамаша, по этому поводу? Та рукавом вытерла вспотевшее лицо.
— Может, та дохленькая козявка? Заходила сюда всего-то несколько раз. Кажись, зовут ее Юкио.
Тора оживился:
— А не знаете, с кем она ушла?
— Да ни с кем, — сказала старуха. — Заходила сюда, да только желающих здесь не нашлось. Такой болезненный был у нее вид, что я даже похлебки ей налила в долг. Она поела да ушла.
Тора достал еще одну монету.
— Вот возьми-ка. Может, мы и бедные, но долги свои выплачиваем.
Этот широкий жест сотворил настоящее чудо. Присутствующие разом бросились вспоминать и обсуждать всякого мужчину или женщину, с которыми могла разговаривать Юкио, но мужчины, посещавшие дом свиданий, как выяснилось, по большей части были народом захожим — какие-то безымянные трудяги, продавцы, носильщики, нищие или монахи.
— Монахи? — удивился Тора. — Чтобы монахи искали себе женщин?..
Его наивность повеселила всех.
— Да ты не знаешь монахов, сынок, — закхекав, сказала старуха. — Некоторые из них похлеще обычного мужика будут. Да и был здесь, если разобраться, всего-то один — все эту девчонку караулил. Видать, надеялся посмотреть, на что он еще годен. Только я не видела, чтобы он с ней разговаривал.
— А что, нет ли тут монастыря или храма поблизости? — спросил Тора, вспомнив про пагоду.
Ему ответили отрицательно, и разговор зашел в тупик. Тора поблагодарил всех и ушел.
Он отправился на север, долго бродил закоулками бедных кварталов и начал подозревать, что маньяк, по-видимому, избегал любых броских объектов, которые могла бы запомнить жертва. Он плутал зигзагами, огибая главные ворота кварталов, вот почему Юкио не смогла дать точного описания их нуги.
Он пожалел, что не поговорил с ней подольше, но после возвращения его хозяина Юкио отказалась показываться в их доме. Госпожа Вишневый Цвет недоумевала:
— Прямо и не знаю, что такое случилось с этой девчонкой! Когда мы уходили, она схватила меня за руку и буквально потащила к воротам. А теперь вот не желает больше к вам носа показывать!
Но Тору беспокоил не только этот необъяснимый страх девушки. Было совершенно ясно, что маньяк только искромсал и изрезал ее; Юкио была уверена, что ее не изнасиловали. Нездоровую, садистскую похоть извращенца Тора еще как-то мог понять, но здесь явно было что-то другое.
Квартал, в который его только что занесло, производил еще более угнетающее впечатление, чем предыдущий. Здесь имелось жилье, если его таковым можно было назвать, но на улицах ему встречалось слишком много праздно слоняющихся оборванцев. Отсутствие работы означало повышенный уровень преступности или медленное умирание от голода. В связи с этим Торе припомнился еще один факт. Маньяк предложил Юкио тридцать монет за то, чтобы она пошла с ним. Для безработного человека это были огромные деньги, а для нищего оборванца или монаха-попрошайки тем более.
Тора стоял, озираясь по сторонам и ища глазами шпиль пагоды, когда его вдруг сильно пихнули, так что он отлетел к стене здания, услышав вдогонку россыпь отборной брани. Тут же град ударов посыпался на его голову и грудь. Он прикрыл лицо руками и ждал удобного момента, чтобы ответить. Но побои прекратились столь же неожиданно, как и начались. Его обидчик злобно сплюнул и повернулся, чтобы уйти прочь.
Тору обуяла холодная ярость. Он поднялся с земли и бросился на обидчика. Схватив его за локоть, он развернул его к себе лицом и крикнул:
— Вот тебе, ублюдок! Ты ударил человека безо всякой причины! — И с этими словами он направил кулак прямиком незнакомцу в подбородок. После удара он мгновенно отступил назад. На голове у парня, молодого и бедно одетого, была окровавленная повязка, закрывавшая часть лица.
Парень заслонился рукой, но Тора сказал:
— Брось! Я не стану с тобой разделываться. Вижу, что кто-то уже и так поработал над тобой. А я не люблю нечестный бой.
— Ну и зря! — пробурчал незнакомец. — Ведь я-то могу поколотить тебя в другой раз.
Он был выше Торы ростом и гораздо шире в плечах, но боевая прыть, похоже, покинула его.
— Зачем ты меня ударил? Незнакомец медленно опустил руку.
— Ты толкнул меня, урод. Никто не смеет меня толкать.
— Да я просто не видел тебя. Искал пагоду.
Глаз, не закрытый повязкой, прищурился, оглядывая Тору с ног до головы.
— Ты здесь чужак, что ли?
Сочинять новые басни не имело смысла. Тора снова рассказал про умирающую мать и потерявшуюся сестру, прибавив к этой истории несколько душещипательных подробностей, от которых у самого-то у него на глаза навернулись слезы.
Парень поскреб щетинистый подбородок, покрасневший после встречи с кулаком Торы.
— Ну, извини, приятель, — хрипло сказал он. — Похоже, у тебя-то делишки еще похуже моих будут. Не хотел тебя обидеть, просто денек выдался неудачный, поцапался тут кое с кем. Теперь вот башка трещит, а когда ты меня толкнул, у меня аж искры из глаз посыпались.
— Ну, в таком случае позволь угостить тебя чарочкой винца, — сказал Тора и представился.
— А меня Дзюнси кличут. — Парень осклабился в улыбке, обнажившей зияющую пустоту на месте, судя по всему, недавно утраченных зубов. — Ну, спасибо. От этого не откажусь. Тут за углом есть одно местечко, где торгуют вполне приличным пойлом.
Местечко оказалось даже хуже «Журавлиной обители» — еще более тесное, грязное и вонючее, — но вино там подавали вполне сносное.
— Теперь насчет твоей сестры, — сказал Дзюнси, замявшись. — Видишь ли, ее, может, и в живых-то уже нет. Я работаю у старосты и могу сказать тебе наверняка — уличным девчонкам туго приходится в этом квартале.
— Знаю. Но я буду искать до тех пор, пока хоть что-то не разузнаю.
Дзюнси вздохнул.
— Большинство мужчин здесь готовы заплатить не больше пары медяков за женщину, а швали тут сколько бродит! Вот мой хозяин мог бы тебе рассказать, сколько мертвых девушек они выуживают из каналов да находят среди мусора в переулках.
— Бог ты мой! Квартальный староста! — Тора хлопнул себя по лбу. — И как же это я не подумал?! Где его можно найти? Где его приемная?
Дзюнси усмехнулся:
— Приемная! В таком-то квартале?! Если она тут когда и была, то уж и вспомнить нельзя. Староста у нас управляется и без приемной, в дневное время обычно ошивается где-нибудь около храма. Тора насторожился.
— Храма? Какого храма? Пагода там есть? А монахи? Дзюнси рассмеялся.
— Его называют храмом Безграничного милосердия, а это просто смешно, когда всем известно, что милосердие уж где-где, а там ты найдешь в самую последнюю очередь. Но пагода там точно есть. Осталась после монахов с давнишних времен. Храм и пагода. Люди поговаривают, будто туда по ночам наведываются демоны, а потому это местечко пришлось по вкусу всякого рода головорезам. Одним словом, ходить туда после наступления темноты опасно для здоровья. — Он потрогал свою повязку и поморщился.