— Вытри руки и подойди сюда, — сказал он сыну. Ёри повиновался, воспользовавшись рубашкой Ноами, чтобы выполнить приказ отца. Подобрав с пола несколько листочков, он принес их отцу.
— Вот смотри!
На этот раз мальчик попробовал нарисовать людей. Странные создания получились у него — с огромными головами, с открытыми ртами, выпученными глазами, с пустотами вместо рук и ног. Детские каляки-маляки? Не мог правильно нарисовать? Акитада еще раз глотнул из своей чарки, почувствовав, как вино теплом обволакивает желудок, потом встал, чтобы посмотреть другие рисунки. Среди них он сразу же наткнулся на рисунок Ноами. На нем тоже был изображен человек — маленький мальчик с вытаращенными от страха глазами и открытым в крике ртом. Испытывая чувство омерзения, Акитада выпустил из рук рисунок: вместо рук и ног у малыша были обрубки. Как смел этот негодяй показывать ребенку такие вещи?!
Сразу же в голове зашевелились воспоминания — кровавые раны измученных грешников в преисподней на адской картине и искалеченный мальчик, сын бедной женщины, встреченной им возле рынка. Поначалу такое совпадение показалось ему немыслимым, тогда он бегло, с отвращением, просмотрел другие листки, среди которых нашел еще парочку набросков с изображением изуродованных безруких и безногих детей. Ему вспомнились бумажные свитки, которые Ноами не пожелал показать ему. Тогда он взял лампу, с ее помощью нашел в углу мастерской кипу набросков и начал просматривать их один за другим, роняя их из дрожащих рук. Изображались там по большей части женщины и дети, но было и два щуплых старика — слабые, беспомощные создания, все либо израненные, либо обожженные. На нескольких набросках он узнал Юкио — изуродованное лицо, окровавленное тело, исполосованное от груди до низа живота. Акитаду чуть не вывернуло наизнанку, противный вкус выпитого вина встал в горле.
Запоздалая мысль теперь стучала в висок: что, если Ноами сейчас вернется и застанет его в таком состоянии? Ёри! Он должен во что бы то ни стало увести отсюда мальчика.
Акитада закачался, голова кружилась. Трясущимися руками он свернул бумаги и затолкал их обратно в угол, потом, шатаясь, вернулся к своему месту. Как раз вовремя.
Ноами вошел в комнату, неся чашу с водой и какие-то полотенца. А между тем Акитада почти терял сознание. Комната завертелась перед его глазами.
Ноами заботливо вытирал краску с личика и рук Ёри.
— Папа видел мои рисунки. — Задорный голосок Ёри прозвучал словно где-то вдалеке. — А я скоро приду рисовать щенков.
Ноами отложил в сторону грязные полотенца и снял с мальчика рубашку.
— Я буду ждать с нетерпением, мой юный господин, — проговорил он своим скрипучим голосом.
Ёри подбежал к отцу. Обняв ребенка, Акитада смотрел на художника. Надо вести себя естественно, иначе Ноами заподозрит неладное и не даст им уйти.
— Вы хорошо себя чувствуете, мой господин? — спросил Ноами. — Уж больно бледный у вас вид.
— Нет-нет… Я… в порядке. А где его кимоно? Нам ведь пора ид… и…
А между тем Ёри уже натягивал на себя свою красную одежку.
— Нам пора домой, — наконец смог внятно вымолвить Акитада. Теперь он чувствовал какую-то странную легкость во всем теле. Однако попытавшись встать, он понял, что ноги не удержат его.
— Может, еще немного винца перед дальней дорожкой? — предложил Ноами, вкладывая в его руку чарку.
На что бы опереться? Как бы встать? Надо уходить отсюда. Надо уводить Ёри. Акитада выпил и закачался.
— Пойдем, Ёри! — сказал он и наклонился, чтобы взять сына за руку, но при этом его повело в сторону, он потерял равновесие и неловко упал на четвереньки.
— Ай-ай-ай! — запричитал Ноами. — Вы бы сели да отдохнули, господин. Может, вам водички принести?
Акитада кивнул.
— Водички? Да. Пожалуй.
В скудном свете Акитаде все же показалось, что художник гадко ухмыльнулся. Акитада некоторое время беспокойно смотрел ему вслед. В комнате было как-то подозрительно темно, и тут он понял, что забыл лампу в углу, где были спрятаны наброски Ноами. Значит, художник понял, что он видел их. И почти сразу же его помутневший рассудок посетила еще одна мысль — в вино, только что выпитое им, было что-то подмешано.
Акитада сделал усилие над собой и с трудом вымолвил:
— Ёри, ты должен сейчас же бежать домой! Ёри кивнул:
— Да, папа, давай побежим! Я так проголодался!
— Нет, ты должен бежать один! Ты сможешь?.. — Акитада чувствовал, что язык его не слушается. — Один! Прямо сейчас!.. Ты сможешь… побежать один? — Он еще хотел спросить, сможет ли малыш сам найти дорогу. Какой глупый вопрос! — Беги к Гэнбе!.. Скажи Гэнбе… — Времени на объяснения не было, и он закричал: — Беги, Ёри! Скорее беги!
Мальчик стоял в нерешительности, в недоумении глядя на отца. А снаружи уже доносились звуки приближающихся шагов Ноами.
— Пожалуйста, Ёри, беги! — взмолился Акитада. — Беги скорее! Беги без оглядки! — И он легонько подтолкнул мальчика в сторону двери.
На лице его был запечатлен страх, и Ёри, кивнув, побежал. Оставшись один, Акитада, шатаясь, снова встал на ноги и ухватился руками за столб, подпиравший потолочную балку. Нельзя допустить, чтобы Ноами догнал ребенка! Оттолкнувшись от столба, он, шатаясь, бросился в дальний угол мастерской и распахнул двери в сад.
— Что вы делаете? — услышал он голос художника. Но Акитада уже летел, кувыркаясь, по каким-то ступенькам. От боли и уличного холода в голове у него слегка прояснилось. Ноами бросился его поднимать, а Акитада бормотал:
— Ёри!..
— А где же мальчик? Он что же, убежал?.. Акитада вцепился в художника и, тряся его за плечи, закивал.
— Вот противный мальчишка! Увязался за какими-то собаками!.. — запинаясь, пробормотал он.
— Давайте-ка я сначала усажу вас, — сказал Ноами, — а потом пойду поищу малыша!
Он притащил Акитаду обратно в мастерскую и усадил его на подушки.
Голова у Акитады шла кругом, комната вертелась перед глазами; чья-то рука поднесла к его губам чарку. Он упрямо мотнул головой, открыл рот, чтобы возмутиться, но проклятая жидкость уже залилась между зубов; он поперхнулся и проглотил.
Перед ним маячило скуластое ухмыляющееся лицо Ноами.
— Ну вот, теперь вы поспите всласть — проскрипел он своим зловещим голосом. Смех его прозвучал, как надтреснутый колокол. — А я оказался прав. Я знал, что вы придете сюда один. Такие спесивцы, как вы, всегда уверены, что простой человек и пальцем не посмеет их тронуть.
Акитада изо всех сил рванулся вперед, схватив художника за горло, но тот, оттолкнув его, расхохотался. Смех этот множественным эхом прозвучал в ушах Акитады, а он беспомощно лежал на полу, и перед глазами его тряслась в издевательском хохоте голова, словно отделившаяся от тела.
А потом он остался один.
Стены кружились, и пол под ним плясал, как необъезженная лошадь, и он уже отчаялся обрести спасение, но что-то заставило его предпринять еще одно усилие. Он поднялся на колени.
Соберись! Шевелись! Беги отсюда! Если надо будет, хоть на четвереньках, хоть ползи как змея!
Цепляйся ногтями за каждую досочку в полу, но ползи к выходу! А Ёри уже давно в безопасности!
С этими мыслями Акитада потерял сознание.
Первое, что он ощутил, придя в себя, был страшный холод. Он услышал какой-то шорох и чьи-то слабые стоны вдалеке. В темноте ему было трудно разобрать, откуда доносятся звуки. Ему было очень холодно, а еще мучила боль — жуткая боль в запястьях и плечах. Руки были вытянуты над головой. Он попробовал пошевелиться, и слабый стон перерос в мучительный. Это был его стон. Руки в запястьях были подвязаны где-то над головой. Теперь он болезненно почувствовал всю тяжесть своего тела, потому что, оказывается, был подвешен. Он распрямился, и боль немного отпустила.