Эту ночь я провел дома, в своей семье, с которой как мне казалось, я расстался чуть ли не столетие тому назад!
V. РЫЦАРИ БЕЗДНЫ
Парижская суматоха. Новая командировка. «Люди-крабы». Подводное путешествие. Неожиданная встреча. Чудесное спасение Тома Дэвиса. Слепой и безногий. В устье Эльбы.
Как и предполагал г. Мартен Дюбуа, наш соперник, «3000 год», не преминул начать ожесточенную кампанию против нашего проекта, а представители администрации не обнаружили большой готовности заняться этим делом. В вечернем издании «3000 года», на другой день после моего возвращения в Париж, я имел удовольствие прочесть статью о «Бесстыжем шарлатанстве» — как гласил набранный жирным шрифтом заголовок — нашей газеты и ее «полоумного сотрудника», т. е. вашего покорнейшего слуги. Оказывалось, что я, во-первых, просто забулдыга, который, вместо исполнения своих корреспондентских обязанностей, завяз в немецком «курзале», а потом выдумал для своего оправдания историю об американском бандите. Во-вторых, я — человек ненормальный, если не сказать — помешанный, которого нужно лечить и небезопасно оставлять на свободе. Что касается моего патрона, г. Мартена Дюбуа, то он рассчитывает выудить в мутной воде этих бессовестных выдумок хорошую рыбку — сорвать с правительства огромный куш, пользуясь лихорадочным возбуждением военного времени. Пусть граждане остерегаются, и т. д., и т. д.
Я думал было послать секундантов к автору статьи, но патрон решительно воспротивился этому:
— Все, что угодно, только не это. Вызов только придаст ему важности… Напротив, мы должны игнорировать статью, ответить полным презрением, не замечать существования противника… Вы увидите — он провалится со своими обвинениями. Их подкладка слишком бьет в глаза; публика будет наверное на нашей стороне…
Гораздо больше, чем агитация нашего противника, его смущало отношение официального мира. Он добился личного свидания с президентом. Но секретарь последнего, рассыпавшись в комплиментах по поводу «2000 года», заключил поток своих любезностей сообщением, что «г. президент с величайшим удовольствием примет г. Мартена Дюбуа… Сегодня, к сожалению, это невозможно, завтра г. президент занят в Совете Министров, но послезавтра он будет к услугам г. Дюбуа, если это окажется для него возможным…»
Впрочем, патрон не терял надежды ускорить ход дела. В публике обнаружилось сильное движение в нашу пользу. Утром номер «2000 года» был буквально во всех руках, тираж достиг еще небывалой цифры. Меня узнали на улице, когда я шел в редакцию, окружили, подхватили на руки, и отнесли в «2000 год» в торжественной процессии; в несколько минут собралась стотысячная толпа… Патрон был в восторге.
Дело в том, что ничто не оказывало такого влияния на воображение толпы, как сообщения о воздушных судах, посыпающих города и села зажигательными снарядами и бомбами. Эта мысль преследовала людей, как наваждение. На этой почве развивались массовые галлюцинации, помешательства, припадки панического ужаса… Когда я вышел утром из дома, меня поразило зрелище парижских улиц: я увидел какую-то фантастическую смесь современности со средневековьем. Каски, шлемы, кирасы, щиты круглые и продолговатые, всевозможных форм, медные, стальные, бронзовые, напоминали о временах рыцарей или античных героев… Публика, как умела, защищалась от воздушных врагов и промышленность, разумеется, не преминула использовать это настроение.
Я заметил, что каждый прохожий то и дело поглядывает на небо. Ожидание огненного дождя, очевидно, никому не давало покоя. Но всего сильнее действовали на воображение сообщения газет о «демонстративных опытах» Кеога, о внезапных нападениях Черного Корсара, неуловимого, неуязвимого, налетавшего и исчезавшего, как метеор. Понятно, что возможность гарантировать себя от такого врага, мало того — овладеть этим страшным орудием и господствовать в атмосфере — увлекла публику. Движение в нашу пользу росло. Я даже намекнул патрону, что при таком возбуждении населения мне нетрудно собрать сотню-другую тысяч народа и двинуть их на Елисейский дворец с требованием покупки «Сириуса». Такая внушительная демонстрация, заметил я, может ускорить обращение «бюрократического колеса».
Но… я упустил из вида, что мой патрон, владелец громадного предприятия, не мог питать особой склонности к народным движениям. Он слегка поморщился и сказал, что мы добьемся успеха легальными средствами.
«Митинг негодования» против «бесстыжего шарлатанства», устроенный нашими противниками на площади Инвалидов, превратился в митинг восторженного одобрения нашему проекту. Ораторы, пытавшиеся говорить против него, вынуждены были стушеваться гораздо быстрее, чем им хотелось этого, и громадная толпа, как один человек, поднятием рук одобрила предложенную нами резолюцию о необходимости приобретения «Сириуса».
Давление общественного мнения оказало свое действие на официальный мир. У президента нашлось время принять г. Дюбуа в самый день митинга, т. е. на другой день моего пребывания в Париже. Он выразил сочувствие проекту, обещал свое содействие, прибавив в заключение, что проект, вероятно, не встретит сильного противодействия в Совете Министров, хотя, конечно, он не может ручаться, и т. д., и т. д.
Сообщив мне о результатах свидания, патрон прибавил:
— Вот что, дорогой мой, дело Кеога я беру на себя. В возне с официальным миром вы не можете мне помочь. Но у меня имеется в виду предприятие, которое займет дня три — предприятие самое необычайное, дерзкое и, не стану скрывать, самое рискованное, какое когда-либо предпринималось. Более подходящего человека, чем вы, я не знаю…
— Куда же вы собираетесь меня командировать, патрон?…
— В такое место, где еще не бывал ни один из ваших собратьев-журналистов.
— Куда же?.. В пекло, в тартарары?…
— Ну, там-то, пожалуй, нет недостатка в журналистах… Но туда мы всегда успеем попасть… Нет, место, о котором я говорю, ближе и прохладнее. Я намерен отправить вас на дно моря…
— Ну, что ж! С удовольствием… Прогулка интересная. Вернемся через три дня?
— Относительно возвращения должен вас предупредить, друг мой, и уже совершенно серьезно, что предприятие по своей рискованности стоит попытки пробраться в ад. Дело идет об экспедиции во вражескую страну — подводной экспедиции маленького отряда войск совершенно нового типа. Оставаясь незамеченным, этот маленький отряд должен совершить большие дела. Все дело в том, удастся ли ему избежать влияние противника. Только наша газета будет иметь в нем представителя. Воображаю, какое впечатление произведет статья об успехе предприятия… Какая слава для нашего отечества!… Какой тираж!… Конечно, такая статья заслуживает особого вознаграждения. Я уже послал в контору ордер на пятьдесят тысяч франков. Если нужен аванс…
Этот человек был замечательно красноречив. Я еще не слыхал оратора, который бы умел находить такие убедительные аргументы.
— Патрон, — сказал я, — плох тот военный корреспондент, который отступает перед опасностями. Ведь и экспедиция на «Монгольфье» грозила опасностью. Мы не нашли немецкой эскадры, но если бы нашли… Не даром же покойный аэрадмирал назвал себя и своих солдат обреченными. Словом, я согласен!
— Я был уверен в этом… Обедайте сегодня со мной. Мой шурин, Марсель Дюшмен, морской офицер, участник экспедиции, уполномочен сообщить нам — разумеется, под условием соблюдения тайны — подробности экспедиции, которые хранятся пока в секрете.
Марсель Дюшмен, с которым патрон познакомил меня за обедом, был молодой человек, стройный, темно-русый, с застенчивой улыбкой, с кротким взглядом нежных голубых глаз. Но с первых же минут знакомства я почувствовал, что он обладает сердцем героя. Природа любит такие контрасты.
Он сообщил нам следующее.
В течение нескольких лет адмирал Лелу подготовлял, в величайшей тайне, новый тип войска «людей-крабов» или просто «подводных», как они были названы. Задачей их было уничтожение при помощи плутонита надводных и подводных судов всякого рода, стоявших близ берегов или в гаванях. Костюм, который они надевали, походил на обыкновенный водолазный — с той разницей, что он не нуждался в доставке воздуха извне, по трубке. Атмосфера, окружавшая подводного солдата в его герметически замкнутом костюме, не портилась: выдыхаемая углекислота захватывалась приспособленным к костюму аппаратом, в котором она разлагалась, освобождая кислород: таким образом, состав воз духа оставался постоянным. Благодаря этому приспособлению водолаз, раньше как бы привязанный к поверхности моря, теперь освобождался.