— Умер? — спросил доктор, едва взглянув на него.
— Умер! — ответил офицер.
— Давно ли?
— Всего четверть часа.
Минуту спустя, мы стояли перед телом. Умер! Такой способный, энергичный, мужественный — и такой молодой… Офицер рассказал нам о его последних минутах. Он умер, повторяя имя своей невесты.
Я протелефонировал о его смерти генералу Ламидэ и спросил его, что мы должны делать с останками. Покойный был не только наш друг и товарищ по приключениям. Он был уполномоченный английского правительства, важное должностное лицо.
Генерал попросил нас обождать полчаса, пока он снесется со Смитсоном, английским главнокомандующим.
Ответ английского генерала был категоричен. Следовало тело немедленно сжечь. Ни под каким видом нельзя было везти тело умершего от холеры по области, занятой войсками.
Мы сложили большой костер из дров, на котором сожгли останки нашего друга. На могиле, в которую я зарыл его пепел, был поставлен наскоро сколоченный крест и я вырезал на нем своим перочинным ножом: «Сэр Томас Дэвис, 7 апреля 1937 г.»
Мы собирались возвращаться, когда меня позвали к телефону. Говорил Пижон: мисс Ада, которой пришлось сообщить трагическую весть, хотела видеть хоть могилу своего жениха. Генерал Ламидэ, отправлявшийся в Нежино, предложил ей место в своем вагоне. Они должны были немедленно выехать.
Генерал ехал в Нежино по своим военным делам. По последним известиям, китайцы отступили по всей линии и точно в воду канули. Генералиссимус Приальмон не сомневался, что это отступление притворное; вероятно, они рассчитывали атаковать и прорвать «белую стену» в слабейших пунктах. Одним из самых слабых была турецкая армия; она понесла наибольшие потери и уменьшилась до 85 000 человек. Приальмон рекомендовал главнокомандующим, смежных с турецкой армией, обратить особенно внимание на этот пункт. Это обстоятельство и вызвало генерала в Нежино, наш последний военный пост в направлении турецкой армии.
Мисс Аду сопровождали Пижон и две подруги, г-жи Лувэ и Резон, также прибывшие на театр войны в качестве сестер милосердия. Отчаяние ее не поддается описанию. За бурным припадком горя последовало кажущееся спокойствие, но оно не сулило ничего доброго. Действительно, когда побывав у могилы, мы вернулись в вагон, где решено было остаться на ночь, с тем, чтобы утром вернуться в Оренбург, несчастная девушка покушалась на самоубийство; Пижон с трудом отнял у нее флакончик с ядом. Бедняга ухаживал за ней с бесконечной нежностью и деликатностью; сердце его разрывалось от жалости. Наконец, ему удалось уговорить ее. Г-жи Лувэ и Резон остались при ней, а мы ушли в свое отделение, измученные донельзя тревогами этого печального дня.
XXII. КИТАЙЦЫ В МОСКВЕ
Измена турок. Опять Вами. Его смерть. Живые кариатиды. Отрезаны китайцами. Последняя схватка. В плену у китайцев. Казнь крысой. Китайский лагерь. Предложение Ванг Чао. Поход в Москву. На Красной Площади.
Было восемь часов утра. Посетив еще раз могилу, мы возвращались в вагон. Дождь, ливший всю ночь как из ведра, прекратился, но густой туман заволакивал окрестности непроглядной пеленой. В десяти шагах нельзя было ничего рассмотреть.
Вдруг в сыром воздухе тяжело прокатился гулкий звук пушечного выстрела. За ним еще — целая канонада. Но она смолкла также быстро и неожиданно, как началась.
Мы остановились в недоумении. Что это значит? Сражение, стычка с китайцами? Значит, они здесь, на этой стороне? И почему канонада так быстро прекратилась?
Генерал попробовал поговорить с турками по телефону, но тот не действовал.
Телеграмма, посланная по беспроволочному телеграфу, также осталась без ответа.
Но вот в тумане послышались голоса и спустя несколько мгновений мы увидели турецкий отряд человек в полтораста. При нем были два капитана и полковник.
Вскоре мы узнали, что опасения Приальмона оправдались; мало того, действительность превзошла самые мрачные ожидания.
Слышанные нами выстрели не были направлены в китайцев. Турки стреляли в турок. В их армии вспыхнуло междоусобие. Неудачи, огромные потери, отступление после боя, в сущности победоносного, что-то роковое, неотразимое в предстоящем наступлении китайских полчищ — все это сделало свое дело. Китайцы, со своей стороны, не дремали: их агент действовал не только убеждением, но и золотом, к которому турки были отнюдь не равнодушны. И вот произошло то, чего никто не предвидел: азиаты примкнули к азиатам, Магомет-Али, главнокомандующий турецкой армией, заявил о своем переходе на сторону китайцев и почти вся армия последовала за ним. В турецком корпусе по соседству с нами союзу с Европой остались верными только триста человек — из двадцати тысяч!