Я стоял около клуба, осматривая его. Он выглядел в точности таким, каким я его запомнил - громким, чрезмерным и чертовски вульгарным. Такое обилие мигающего неона в одном месте должно быть признано незаконным из-за его негативного воздействия на психическое здоровье. Вкус клуба критиковать невозможно, потому что он упивался тем, что вкуса у него и не было, но я по-прежнему не мог избавиться от ощущения, что действо, в которое вовлечены неоновые фигуры над дверью, и которое я сначала воспринял, как глотание меча, - это уже чересчур.
Яркие молодые штучки и великолепный юные создания и скользили через главный вход. Они проходили с высоко поднятыми головами группами и целыми толпами, по одному и парами, болтая, смеясь и держась за руки. Это было их место, их мечта, их земной рай. И это...был клуб Павла Гриффина. Интересно, чем (или кем) он будет выглядеть, когда я наконец-то его найду.
Я небрежно направился к главному входу, чувствуя себя прямо-таки пошлым в своем простом белом плаще и не теряя надежды не столкнуться ни с кем, кто принимал участие в предыдущих...неприятностях. Большого и крепкого вышибалу в дверях звали Энн-Маргарет, на ней были купальник из леопардовой шкуры, огненно-красный парик, и на удивление неброский макияж. Иллюзия была достаточно убедительной, пока вы не приблизитесь достаточно близко, чтобы заметить чрезмерно развитые бицепсы. Он быстро преградил мне путь, и его лицо совершенно неженственно нахмурилось.
- Ты не войдешь, - решительно сказал Энн-Маргарет. - Тебе, Джон Тэйлор, вход запрещен и закрыт, а сам ты изгнан из этого клуба до конца твоей противоестественной жизни. Мы бы провели обряд отлучения и сожгли твое чучело, если бы была надежда, что это подействует. Ты никогда не ступишь в «Дивы», даже в случае реинкарнации. Мы же только-только снова сделали так, что на клуб приятно посмотреть. И теперь даже ты не сможешь вломиться внутрь благодаря всем этим новым защитным штучкам, которых не было во время твоего последнего появления здесь. У меня против тебя новое и солидное оружие! Могучее! Мощное!
- Тогда почему вы его не используете их?- резонно уточнил я.
Энн-Маргарет неловко поерзал на своих высоких каблуках. - Потому что сейчас ходит множество очень неприятных слухов о том, как ты на самом деле выиграл Войну Лилит. Говорят, что ты сделал нечто действительно ужасное, даже для тебя. Говорят, что ты сжег дотла Улицу Богов и съел сердце Мерлина.
- Неужели вы и вправду считаете, что я мог сделать что-то подобное?
- Черт, да! Что случилось с Сестрой Морфиной? Что случилось с Томми Забвение? Почему их тела так и не нашли?
- Поверьте, - спокойно сказал я, - вы действительно не хотите этого знать. Я сделал то, что должен был, но я не мог спасти всех. А теперь дайте мне пройти, или я подожгу ваш парик.
- Чудовище! - прошипел Энн-Маргарет. - Хулиган. - Но все же отступил в сторону, чтобы дать мне дорогу. Разрисованные и напудренные павлины, ожидавшие своей очереди на вход, с неодобрительным молчанием наблюдали, как я вошел в клуб, но я не оглянулся. Они могут почуять страх. Девушка в маленькой гардеробной, выполненной в стиле ар-деко, изображала звезду 1960-х Циллу Блэк в облегающем кожаном бюстье. Он совершенно точно меня запомнил с прошлого раза, потому что ему хватило только одного взгляда, после чего он тут же нырнул под свой прилавок и сидел там, пока я не ушел. Множество людей при виде меня испытывают подобные чувства. Проходя через вестибюль, я чувствовал, как за мной следят и наводятся всевозможные системы автоматического оружия, но ни одна из них не включилась. Иногда моя репутация для меня более полезна, чем силовое поле двадцать третьего века.
Я толчком распахнул двойные, украшенные золотыми листями двери и шагнул в огромный бальный зал, который и был истинным сердцем клуба «Дивы». Я остановилась прямо в дверях, пораженный тем, как преобразили старое место. Клуб изображал семидесятые. Лас-Вегас семидесятых, с огромным сверкающим дискотечным шаром вверху, вращающимся и разбрасывающим блики. Все вокруг полыхало яркими огнями и еще более яркими цветами, броскими и вульгарными одновременно, - с рядами игровых автоматов вдоль одной из стены, зеркальным баром и кордебалетом на высокой сцене в виде ряда девочек с длинными ногами, которые они высоко подкидывают в своем обычном репертуаре. Это было так, словно семидесятые никогда не заканчивались, эдакая Лихорадка Субботним Вечером, где танцы не прекращались никогда.
Великолепные бабочки в псевдо-дизайнерских платьях порхали по бальному залу вокруг переполненных столов, громко и возбужденно рыдая, когда их освистывали, и рыдая и визжа от выражений удовлетворения. Все это было невыносимо вульгарным. Кордебалет убежал со сцены под гром аплодисментов, его сменила Долли Партон в пошлом подержанном наряде, которая спела попурри, в котором энтузиазма было больше, чем вкуса. Я прохаживался между столиками, кивая некоторым наиболее известным личностям, но никто из них даже не улыбнулся в ответ. Все они знали и меня, и то, что произошло здесь ранее, и все им хотелось очень ясно до меня донести, что мне здесь не рады. И я получил множество этих знаков. Долли уступила свое место на сцене Мадонне и Бритни, исполнившим дуэтом "I Got you Babe" (песня Сони Боно и его жены Шер, стала культовой в движении хиппи 1960-х г.г., включена журналом Роллинг Стоун в список «500 величайших песен всех времен»).