— Каким еще, к дьяволу, шефом? — изумился старик. — Что это за хрыч такой? Первый раз слышу.
— Это не имя! — поморщился чёрт. Вот деревенщина, элементарные вещи объяснять нужно. — По-другому — начальник отдела. Придумай какое-нибудь имя, например, Михаил Потапович. Войди в роль, увлеки заданием…
— Да откуда же мне знать, какая у меня роль и чем её увлекать?! — Леший хотел было сразу откреститься от бредовой идеи, но гость так горячо заговорил, что старик решился послушать ещё немного.
— Я всё рассчитал. Скажешь Степаниде, что она обыкновенный бухгалтер. Ничего выдумывать не придётся. В городе ей десять лет на сопроводиловке сидеть приходилось. Всё знакомо до последней закорючки. Ты — руководитель, и знать ничего не обязан. Управлять — это твоё.
— Поставить бабу на место, что ли? — недоверчиво спросил Леший.
— Точно! — обрадовался гость. — Пусть знает его. И делает квартальный отчёт. Так и скажешь — квартальный. А чтобы ничего не перепутал, записочку я тебе передам специальную. Всё, что требуется сказать, написано там будет….
— Печатными буквами? — поморщился старик. — Имей в виду, я без очков плохо вижу.
— Печатными и крупными, чтобы поменьше слов убралось. Чем реже ты будешь говорить и при этом громче рычать, тем лучше, — успокоил его чёрт. Внутри он ликовал! Лёд тронулся, господа присяжные заседатели!.. Кто это сказал? Впрочем, неважно. К текущему делу очень даже подходит.
— Записка тоже непростая. Текст меняться станет. Но если довёдет тебя Степанида — можешь не обращать на слова внимания, руби с плеча. Бухгалтеры это любят.
— Постой-ка! — вдруг спохватился Леший. — Как же её привлечь со мной постель делить, ежели я обыкновенный…гм… шеф? Ему это не положено.
— Ещё как положено! — в восхищении самим собой вскричал чёрт. Поистине, с похмелья всё получается лучше, чем у трезвого. — Отдел спит и видит себя любовницами начальника. Степанида ничем не отличается от других дам. Если намекнуть, что от неё зависит судьба отчёта и нужно сдать его в ближайший месяц — она будет жить на работе… Ну, и выполнять все сопутствующие обязательства, — докончил как можно небрежнее.
Заворчал Леший, что уж больно всё гладко на словах получается, а на деле опять он в дураках остаться может.
— Ты думаешь, она помнит, что была когда-то бухгалтером и делала отчёты? Чёрта с два! — рыкнул в сердцах. — Бухгалтеры не должны хвататься за поварёшку и лупить ею по темечку, только оттого, что мужик неправильно ущипнул. Какого хрена ты не проинструктировала, где тебя можно щипать, а где нельзя?
— Вот и отыграешься! — подсказал черт, хитро подмигнув. — Ей нельзя будет перечить. Ты её с работы выгнать можешь.
Покачал старик недоверчиво головой, повертел в руках бумажку с всплывающими подсказками, заглянул в сундук с канцелярской утварью — и согласился попробовать. Будь что будет. А то ведь Степанида всегда точно на иглах у него живёт: как там её кровиночки дома, не обидел ли кто их… Леший, грешным делом, думал даже предложить ей прилететь к нему вместе с ними, только не решился: уж больно непривычный он к детскому саду. А раз случай сам поворачивается, почему не рискнуть?
4
Степанида Ивановна явилась ближе к полуночи — взволнованная полётом и раскрасневшаяся от встречного ветра. «Ни дать ни взять — девчонка!» — отметил про себя Леший, крякнув от удовольствия.
Их отношения нельзя было назвать простыми, потому что когда сходятся два ярких характера, неминуемо быть конфликту. Но то ли притяжение пересиливало, то ли судьба вплетала в свой ковёр две жизни одной нитью — продолжали они встречаться на лесной территории уже, почитай, шесть лет. Случались и скандалы, когда рассвирепевший старик прогонял женщину из берлоги, крича, чтобы больше ноги её тут не было, а вослед швырял поломанную метлу. Реже из себя выходила Степанида Ивановна, и тогда билась и звенела на всю округу посуда. Но через месяц всё забывалось, и они снова могли, обнявшись, просидеть всю ночь на полусгнившем пне, отмахиваясь от надоедливых комаров и разглядывая в промежутках между кронами звёздное небо.
И вот тут пришло время упомянуть об одном примечательном моменте. У Лешего была своя заковырка или скелет в шкафу: он не любил летать. Даже больше — панически боялся этого делать, и потому не пробовал никогда в жизни. Встречая и провожая гостью, он как бы приобщался к недоступному таинству, но даже думать, а тем более говорить на эту тему себе не позволял. Небо одновременно и манило его, и пугало. А однажды вычитал он в человеческой книжке про «рождённый ползать летать на может», и с горькой усмешкой подумал, что писалось это с него.