— Ась? Про что, Митрий Ляксеич, гутаришь, в толк никак не возьму? Нет у меня никакого брата Федора, — недоумевал Михайла, настороженно косясь на своего господина.
— Говорю, разбойниками сейчас переоденемся и немного местных крестьян попугаем. Нужно от себя подозрение отвести. Пусть Федька Скуратов думает, что в лесу завелись какие-то беглые крестьяне, что разбоем промышляют, — раскрыл свой план Дмитрий. — Что встал? Пошли реквизит готовить. Сейчас лыка надерем, веток нарубим, и будем маски и чучела делать. Будем десятка два головорезов изображать. Так пугать будем, что из своих портков выпрыгивать станут, обсираться и маму звать.
Михайла понятливо ухмыльнулся. Правда, тут же спросил:
— А зачем им вашу матушку звать?
К исходу дня в две руки они сделали двенадцать полноразмерных человекоподобных чучел в самых разных позах. Приделали к ним дубины, палки, самодельные луки. Двоим Дмитрий даже правдоподобные макеты мушкетов смастерил. Из палки выстругал ложе и ствол, который после прокоптил на огне. С десяти шагов от настоящего ружья не отличишь.
— Пожалуй, хватит, — остановил парень Михайлу, вошедшего в раж. Тому это дело так понравилось, что уже третий меч заканчивал вырезать. Почти полутораметровую хрень сделал. Для великана, видимо. — Хватит, говорю. Местным этого за глаза… Сегодня отдыхаем, а завтра на дело пойдем.
5. Не все так просто, как казалось
Думный боярин Михаил Петрович Воротынский, возглавлявший Разбойный приказ, был весьма примечательной фигурой. Имевший свое мнение по каждому вопросу и не боявшийся его высказывать самой государыне царевне Софье, он слыл чрезвычайно резким человеком, очень жёсткого нрава и скорым на расправу. Поговаривали, что чем-то неугодившие ему люди, быстро пропадали, словно из никогда и не было. Ладно бы это касалось обычных «черных» людишек ещё ничего. Им сам Господь заповедовал в страданиях и страхе жить. Но в казематах Разбойного приказа ведь исчезали и большие люди — приказные дьяки, городовые воеводы и даже некоторые бояре.
Внешне выглядел боярин подстать идущей о нем славе. Весьма дородный, внушительных статей. Его брюхо всегда прежде него самого в комнату входило. Глаза, когда гневался, выкатывались из глазниц, гром и молнии метать начинали. Того и гляди как дикий зверь, на людей бросаться начнет. Может и правду про него говорят, что своих обидчиков голыми руками рвать любит. Но разве может такое Господь допустить?
Сегодня ждал он в гости своего старого друга, Федора Скуратова, с которым ещё при покойном государе Алексее Михайловиче сильно дружен был. Вроде бы даже его племяшка за младшего сына Скуратова вышла. А родная кровь не водица, как известно, крепче веревок держит.
Вот кстати о сам Скуратов пожаловал. Не испугался начавшейся распутицы. Ведь еще пару дней такого тепла и дороги совсем пропадут. Грязь непролазная начнется.
— А! Дорогой друже! Великая радость в дом! Совсем забыл обо мне! — радостно закричал Вортынский, едва только в воротах появился Скуратов, верхом на черном жеребце, и в окружении своих людей. Со всех сторон уже бросились слуги помогать гостям. — Проходи, проходи!
Скуратов грузно слез с коня. Размашисто перекрестился и пошел к хозяину.
— Вчерась только, Федор, мне такого вина раздобыли, что ни в сказке сказать, ни пером описать, — обнявшись со Скуратовым, стал рассказывать Воротынский, кивая на большую дубовую бочку у крыльца дома. — Я из кувшинчика для пробы пару глотков сделал и чуть не обомлел. Скажу тебе, даже у самой государыни такого не пробовал…
Вдруг он развернулся к бочку.
— А ну-ка, моему лепшему другу, этого божественного нектара налейте! Где мой кубок? Тот, что из самой Гишпании привезли, тамошним государем дарованный! — крикнул Воротынский, повелительно указывая на бочку. Кто-то из слуг уже бежал с огромным, едва ли не литровым, серебряным кубком, украшенным крупными опалами. — Лейте! До краев лейте! Пусть попробует сего вина! Никогда такого еще не пробовал! Мне шепнули, что несусветные деньги за него уплачены.
Из бочки уже выбили крышку и зачерпнули оттуда кубком, который тут же супружница боярина на белом ручнике поднесла гостю. Тот в этот миг едва не светился от удовольствия. А как же⁈ Такое великое уважение ему оказали! Сам глава Разбойного приказа, почитай правая рука государыни, его чаркой вина жаловал. Воистину великая честь! Завтра же о сем по всей Москве разговаривать будут. К тому же и самому Скуратову уважения прибавиться от других, что услышат о таком.