— Михайла, б…ь, хватит худеть! Сколько можно⁈ Договорились же с тобой… — рявкнул он, даже не оборачиваясь.
На какое-то время все затихло. Слышалось лишь поскрипывание колес старых телег и стук копыт. Когда же в далеко показались отливающие серебром липовые макушки обители, холоп «снова завел свою шарманку». Даже пуще прежнего «скулить» начал.
— Митрий Ляксеич, хоть капельку! Крохотульку! — зудел Михайла, телега которого оказалась почти вровень. — Мочи нету больше терпеть. Хучь в петлю лезь.
Словно укушенный за срамное место, Дмитрий подскочил на месте и одним махом спрыгнул с телеги. Гигантским прыжком перелетел на соседнюю телегу и схватил за грудки Михайлу.
— Как же ты меня достал, алкаш сраный! Ты же мне всю операцию завалишь! — холоп трясся в его руках, как ватная кукла. — Ты, паскудина, мне что обещал⁈ Что? Попробуешь и успокоишься! А в итоге⁈
И так переживая за все происходящее, парень пришел в такое неистовство, что кровь из носа пошла. У него бывало уже такое несколько раз. В той жизни говорили, что все дело в сосудах.
— Я тебе, б…ь….
И тут до парня доходит, что Михалу почему-то колотит от страха. Этот крупный мужик сильно трясся и пытался закопаться в солому по самую макушку. Плескавшееся в его глазах чувство страхом даже язык отказывался называть.
— Э-э, аника-воин, чего с тобой, — Дмитрий брезгливо отодвинулся, когда почувствовал запах мочи. Михайла обмочился от ужаса. — Мать твою за ногу, что это еще такое происходит⁈ Б…ь, перед самым монастырем!
Со стоном Дмитрий провел рукой по лицу и… уставился на свою ладонь.
— Ни хера себе, — только и смог выдохнуть он.
Мотая головой, парень перевалился через край телеги и пошел к обочине дороги, вдоль которой тянулась большая лужа. Упал на колени и стал с диким чувством всматриваться в свое отражение.
— Б…ь, что еще за… — на его лице была размазана кровь темно-синего цвета. — Черт… черт… Падла рогатая, что ты со мной сделал? Ты же говорил, что я могу только с водой работать! Я прекрасно это помню. Или подожди… Неужели ты имел ввиду жидкость? — мелькнула в голове догадка. — Похоже на правду.
Честное слово, при этой мысли Дмитрий испытал просто неземное облегчение. Он ведь почти поверил, что Сатана превратил его в какого-нибудь демона. У того хватит дури и желания на такую шутку.
Парень окунулся головой в лужу и тщательно смыл с лица все намеки на синюю кровь. После этого с решительным видом подошел к телеге, где до сих пор прятался в соломе холоп. Кажется, даже поскуливал от страха.
— Ты, сучья отрыжка, понял теперь, кто я⁈ — рыкнул на него Дмитрий, наклоняясь вперед. Чуть даже оскалился, показывая передние резцы. — Понял, спрашиваю?
Тот с такой силой замахал головой, что, казалось, сейчас она у него оторвется.
— Ты… Ты… архангел Гавриил, главный христовый воитель, — пролепетал Михайла, закрывая лицо руками. — Сказано в библии, что у него руда[1] такая…
Мгновенно «оседлав тему», Дмитрий жестко ткнул указательным пальцем в грудь холопа. Тот аж отшатнулся, хотя, казалось бы, уже и некуда было.
— Вот и хорошо, что понял. Теперь сиди в телеге и не отсвечивай! — добавив в голос кровавой хрипотцы, проговорил парень. — После получишь свое… — последнее прозвучало так, словно он пообещал его после испепелить небесным огнем, а не выпивки поставить. Бедняга еще раз обмочился. Как бы еще умом в добавок не тронулся. — Успокойся, я тебе говорю! Спо-кой-но! По губам читай. Никто тебя не тронет, если себя вести будешь нормально. Понял меня⁈ Все с тобой будет хорошо. Награжу даже за службу.
Тот вроде отходить от ужаса начал. Даже порозовел немного, а то лицо цветом напоминало серый кладбищенский мрамор.
— Вот, вот, — похвалил его парень. — Дыши. Будет тебе награда от архангела Гавриила.
За этими разборками лошадки спокойно дотянули обе телеги до ворот монастыря Свято-Николаевского мужского монастыря. Мощные белокаменные стены как-то неожиданно возникли перед ними, нависнув над головами мощной каменной громадиной. Еще больше усиливали ощущение силы, массивности и громадины здоровенные железные створки ворот с просто гигантскими набалдашниками клепок. Такие двери точно не сковырнешь с наскока. Тут тараном долить и долбить до скончания века.
— Э! Чаво надоть в святой обители? — прямо над их головами вдруг раздался дребезжащий старческий голос. Сверху из небольшого окошечка торчала голова в монашеском клобуке и строго смотрела на них серыми водянистыми глазами. — Ну? Что лаетесь тама? Тута святая обитель, монаси служат Господу. Тута никака лаяться нельзя. Господь накажет, — старик внушительно показал пальцем в сторону неба. И было столько в его голосе убежденности, что верилось. — Ась?