— А я и не хочу никуда уезжать! — вмешался ящер.
— Вот и хорошо, — согласился Тайг. — Аннаиг, к обеду меня не жди. Я перекушу у Кокуины. И ужин можешь тоже не готовить. Просто посидим и поговорим.
— Хорошо, — кивнула девушка.
Как только старик скрылся из виду, она решительно нацелила палец в грудь Светло-Глазу.
— Ты сейчас же пойдешь в доки, отыщешь сумасшедшего священника и выяснишь все, что касается летающего города. Как хочешь, так и выспрашивай! Понял? А я иду к Хекуа.
— К Хекуа? Зачем?
— Мне нужно кое-что уточнить в новом рецепте снадобья.
— Ты хочешь сказать, в микстуре для полетов?
— Именно! Заметь, что эта микстура, как ты говоришь, спасла нас.
— Ну, можно сказать и так, — нехотя согласился Светло-Глаз. — Но во имя гнилых омутов! Почему тебя интересует зелье для полетов? Заняться больше нечем?
— А как ты собираешься попасть на летающий остров? Катапультой себя забросить?
— О-о-о… — горестно вздохнул аргонианин. — О нет…
— Посмотри мне в глаза, — приказала Аннаиг.
Медленно, неохотно ящер подчинился.
— Пойми, Глаз, ты — мой старинный друг. Ты очень мне дорог. Я предпочла бы, чтобы в этом рискованном путешествии ты был со мной. Но если не хочешь, ничего страшного, не буду заставлять или уговаривать. Но для себя я уже все решила. Хоп?
Он посмотрел на нее, вздохнул и кивнул:
— Хоп.
— Встречаемся здесь же в полдень.
Спускаясь по улицам Лилмота к узкой бухте, называемой имперцами Олиис, Светло-Глаз необычайно тонко ощущал близость неба, подернутого облаками и низко нависавшего над деревьями, древними каменными стенами, горожанами. Аргонианин размышлял и поэтому освободил разум, позволив мыслям не принимать словесную форму, а существовать в чистом виде.
Мысли, оформленные в слова, — будто заключенные в клетки птицы или прикованные цепями рабы. Джель — язык его предков — был гораздо ближе к мыслям, чем речь любой другой расы. Аннаиг выучила совсем малую часть Джеля, которой не могло хватить для полноценного общения: с одной стороны, человеческое горло не в силах воспроизвести звуки, привычные для ящеров, а с другой стороны, Светло-Глаз не мог перевести в слова очень многие понятия, существующие как мысли и образы.
Сам он порой чувствовал, что в нем уживаются четыре различных существа. Разговаривая на имперском наречии, он был аргонианином Светло-Глазом. Общаясь с матерью или родными братьями — Витилулом Саксхлилом. Когда доводилось беседовать с Саксхлил из большого леса или с представителем «Ан-Зайлиль», он ощущал себя Лукайул, или «подчинившимся», поскольку его семья очень долго жила под властью Империи. А находясь рядом с Аннаиг, он становился кем-то еще. Не таким, как предыдущие, а совсем другим, более простым и понятным существом.
Но даже все вместе наречия, на которых говорили составлявшие его четыре личности, не могли сравниться с истинной, чистой мыслью.
Истинная мысль близка к основе, к источнику.
Деревьев Хист насчитывалось много, и в то же время они являлись одним целым. Их корни, проникая глубоко в жирную почву и мягкие белые скалы Чернотопья, соединялись, связывая всех Саксхлил, всех аргониан. Хист дали им человекоподобный облик и наделили их существование смыслом и целью. Деревья предвидели чужеродный прорыв сквозь Врата Обливиона, подняли всех жителей болот на борьбу с ним, вдохнули силы, чтобы победить армии Мехруна Дагона, а потом сбросить в море Империю и нанести поражение давним врагам в Морровинде.
Все Хист составляли единый разум, но так же, как Светло-Глаз мог ощущать себя четырьмя разными существами, сознание деревьев могло разделяться: одни отгораживались от других. Раньше такое уже случалось, и теперь, похоже, вновь происходило нечто подобное.
Если городское дерево отделило себя и «Ан-Зайлиль»… Что же это означало?
И почему он, Светло-Глаз, выполняет поручение Аннаиг вместо того, чтобы бросить все и попробовать разобраться в причинах такого странного поведения дерева, которому обязан жизнью? Что им движет?
Аргонианин остановился и посмотрел в выпученные глаза каменной статуи Рыбака Зон-Мехла, некогда главного божества Лилмота. Сейчас же от огромной каменной фигуры остались только голова и шея — прочее ушло в ил и мягкую землю, на которой стоял город. Впрочем, ничего удивительного. Большинство старых построек постепенно погружались в грязь, так что желающему посмотреть перепончатые лапы Зон-Мехла пришлось бы основательно перелопатить землю, а потом еще нырять в мутную гнилую воду.