Банда состояла из 38 человек обоих полов. 30 из них были «посланы налево» (на воровском жаргоне — название расстрела) в Бутырской тюрьме в Москве. А восемь человек, (среди них сам Аврончик, а также четыре женщины, жены расстрелянных) было отправлено на Соловки.
Когда предатель оказался в распределителе, внезапно появились уцелевшие «петлюровцы» и чуть не до смерти избили его. Петлюровцев — мужчин тут же арестовали, а Аврончика поместили в больницу. Но даже там ему не удалось спастись. Четыре женщины из банды проникли в больницу и убили Аврончика, проломив ему череп.
Дело было переслано в Москву. ГПУ ответило коротко: «Расстрелять». И в ноябре 1924 года уцелевшие петлюровцы-мужчины и женщины пали от чекистских пуль, подтверждая своей гибелью жизненные принципы уголовников.
Если шпана не гнушается убийством тех, кто ей не угоден, то еще меньше ее смущает грабеж всех и каждого. Кроме прочего, к грабежу уголовников вынуждают и постоянный голод, холод (на Соловках довольно часто можно видеть заключенных из шпаны совершенно голыми), их пристрастие к картам и вину.
Грабежи, неизменными жертвами которых являются контрреволюционеры, замышляются с профессиональным мастерством. Как я уже говорил, по прибытии на Попов остров нас переместили из барака № 6 в барак № 9. Он был разделен при помощи деревянных перегородок на четыре отделения: в первом жил староста лагеря, во втором «казиношники», третье служило лагерной тюрьмой, а в четвертом располагались мы — контрреволюционеры, имея с тюрьмой общую стену.
Несколько раз шпана проделывала с нами разного рода трюки. Уголовники совершали серьезные нарушения и намеренно попадали в тюрьму. Затем они буравили в деревянной стене, отделяющей тюрьму от нашего помещения, отверстие ближе к полу, и ночью, бесшумно проползая под нарами, выкрадывали вещи, продукты и деньги. И если кто-нибудь пытался требовать назад свою собственность, уголовники избивали его до полусмерти.
Шпана всегда делилась своей добычей с лагерной охраной и со старостой. И поэтому никто из них не уделял никакого внимания нашим жалобам. А однажды староста даже заявил, что мы сами грабим друг друга.
Иногда грабежи сменялись бесстыдным вымогательством, осуществлявшимся не без потворства со стороны персонала. Например, среди заключенных нашего барака находился профессор Кривач-Неманец, человек преклонного возраста (примерно семидесяти с лишним лет). По национальности он был чех и служил переводчиком в Комиссариате иностранных дел. Его сослали на Соловки (на десять лет) по той же 66 статье УК, что и всех остальных иностранцев — «шпионаж в пользу международной буржуазии». Конечно же, он был совершенно невиновен. Кривач-Неманец пользовался большим авторитетом в лагере. Его глубоко уважали, главным образом за то, что он бегло разговаривал на многих языках, включая китайский, японский, турецкий, а также знал и европейские языки.
Профессор получил посылку с подарками от политического Красного Креста, возглавляемого мадам Пешковой, женой Максима Горького. Данная организация распространяла свою поддержку только на политических заключенных и, очевидно, считала контрреволюционеров обычными бандитами, раз бросили их на произвол судьбы, на милость соловецкой администрации и шпаны.
Профессор радовался посылке, как дитя, но, увы, недолго. Шпана снова наводнила тюрьму. Бандиты в очередной раз проломили стену и похитили наши вещи, включая и посылку Кривач-Неманеца. Наутро уголовники прибегли к шантажу. Нам всем хорошо был знаком этот метод. Через чекиста они прислали профессору письмо, в котором предлагали ему его же вещи за шесть червонцев (около шести фунтов). Чех, промерзший в насквозь продуваемом бараке, счел искренним это предложение, несмотря на наши предостережения, и послал шпане через того же чекиста все свои деньги, оставшись без единой копейки. Как мы и думали, ни вещи, ни деньги возвращены не были. Некоторое время спустя несколько уголовников уехало с Соловков, среди них были и ограбившие профессора. По дороге на юг они послали ему письмо, в котором обещали «всегда помнить дорогого профессора, не забывать его до последних своих дней».
Грабеж контрреволюционеров считался у уголовников чуть ли не делом чести, но ограбить своего товарища было строго наказуемым преступлением. Посылки для контрреволюционеров и политических хранятся в специальном помещении на Поповом острове в течение осени и зимы, пока не откроется навигация и не станет возможным сообщение с монастырем. Когда наступает весна, их переправляют в монастырь на специальном пароходе. Несколько раз уголовники вламывались в это помещение, безнаказанно наслаждаясь плодами своего грабежа. И это полностью оправдывалось их сотоварищами. Но однажды, когда в разграбленном бараке оказалось несколько посылок для уголовников, с виновниками обошлись самым жестоким способом: двое взломщиков были просто напросто убиты.