Это был великий провал.
Окончание мира.
Дальше не было даже ада. Однако, существа, которые там водились, были напрочь лишены логики. Им нельзя было существовать. Это отрицало все, даже антилогику черных пространств.
Он вздохнул. Воздух приятно пощекотал легкие. В глазах поплыли круги - он закричал. Но крика не было слышно - вместо этого протяжно, страшно, пропел поезд.
-Мне страшно, - сказала Аня.
Костя улыбался. Но этого никто не видел.
-Ничего, ничего, - отвечал Саша.
Костя потрогал голову. На его черепе появились скромные, но отчетливые, бугорки. Он улыбнулся. Новая жизнь только начиналась.
Она начиналась с боли.
Обед.
Он дернул лучи мыслей. Листик сорвался с места и поплыл в пространстве. Голод вокруг него сиял, и от этого света все погибало. Когда он шел по черным пещерам в горах, мхи и лишайники превращались в прах.
Листик.
Это была страшная глубина, и здесь, в расщелинах, водилось множество голодных тварей. Заметив движение, они не раздумывая рванулись , но лучше бы они этого не делали. Черная была убита другой черной плотью. Послышался голос смерти.
Музыка ада.
-Но у тебя есть выбор, - услышал Костя, - и он всегда появляется в такие моменты. В кабине локомотива действительно находятся все необходимые приборы. Им никто не управляет. Локомотив идет автоматически. Вы можете сбежать в свой мир, и у тебя есть, еще есть возможность, спасти своих друзей и остаться человеком.
-Для чего ты это говоришь? - спросил Костя.
-Я всегда это говорю.
-Хорошо. А были те, кто вернулись?
-Конечно. В мире нет ничего невозможного.
-А ад?
-Ад также логичен. У тебя несколько секунд.
-Но я не могу принять решение за несколько секунд.
-У тебя нет выбора.
-Вспомни, каким был дом.
-Я помню.
-Я считаю.
-Хорошо, хорошо.
-Ну же…..
-…….
-Может быть, наше общение было напрасным?
-Нет.
-Нет?
-То есть, да.
-Да?
-Да.
-Так да или нет?
-Я не…..
-Говори, или я оставлю тебе летать в пустоте!
-Я чувствую голод!
-Хорошо.
-Я очень голод.
-Очень хорошо.
-Так……
-Я остаюсь….
-Еще раз!
-Я остаюсь!
-Я слышу музыку, - сказала Аня.
-Не слышу, - ответил Саша.
Он дернул ручку и открыл дверь. Грохот колес усилился. И - никакого намека на музыку. Он обернулся. Аня была рядом. Ынжац почему-то отошел в сторону и, как будто, никуда не спешил. Костя же еще больше никуда не спешил, находясь в противоположном конце вагона.
-Слышишь? - спросила Аня.
-Нет.
-Прислушайся.
-Да нет же.
-Гм. Я очень громко слышу.
-Громко?
И тут он услышал. Это был торжественный, какой-то совершенно невозможный, оркестр. С одной стороны, это был джаз. С другой - симфония. В третьих - в нотах музыки было что-то страшное, что нельзя было выразить словами.
Петькин повертел головой по сторонам, пытаясь сообразить, откуда же берется музыка. Однако - источник ее отсутствовал.
Он с ужасом посмотрел в глаза Ани.
-Она играет у меня в голове!
Аня попыталась ответить, но тут ее глаза ее вылезли из орбит.
Все, что было потом, происходило одновременно. Петькин ощутил неожиданный удар. Боль приходила издалека. Она напоминала эхо. Перед его глазами возник стебель растения. Это был блестящий, лоснящийся шест, на котором колыхался ужасающий лист.
-Саша, Саша, - произнесла Аня.
Край листика прикоснулся к ней и проник внутрь. И, вы то же время, каким-то образом другой край листа проник в тело Саши.
-М-м-м-м, - она застонала, - Саша, мне больно.
Петькин дернулся. Потерял равновесие. Упал. Пополз. Он полз и тащил за собой листик, на который уже основательно вживился в него. Боль давала ему сил. Он тащил за собой и свою подругу.
Оркестр продолжал играть. В нем было множество инструментов. Он был ярок и страшен - это была подлинная музыка ада. За музыкальными инструментами не люди. Дирижером был дьявол.
Музыка пела о боли.
О самой страшной боли, которая только могла быть во вселенной.
Листик продолжал свое движение по тканям. Он рос внутри тела, заполняя собой внутренние органы.
Саша продолжал ползти. Ему удалось открыть последнюю дверь. Вход в локомотив был открыт. Возможно, в каком-нибудь другом поезде это было бы и невозможно. Но впереди него был гладкий, блестящий, какой-то эбонитовый коридор, и по обе стороны его горело множество индикаторов. И это напоминало глаза.
Стена с глазами.
Саша напрягся и потянулся на руках. Боль усиливалась. И, вместе с этим, приходило наслаждение болью. В этой черной наполненности, в опухании всех нервных окончаний, появилось что-то новое.