Небо было красноватым, и на краю его — насколько позволял вид из окна — была видна какая-та иная Луна. Она также была красновато-рыжей, напоминающей Марс на небольшом удалении.
Сам поселок, где находилась станция был небольшой. Дальше были холмы — обыкновенные, хотя и немного красоватые, с ощущением нездоровой бесконечности.
Кондуктор же вынул из кармана пиджака какую-то бумажку и ухмыльнулся:
— Вот мой билетик, — хохотнул он.
— Хорошо, — ответил Костя.
Билет был черный. С чудовищным зубасто-клыкастым гербом. Дальше шло несколько рядов красных иероглифов. Костя тут понял, что он понимает, что там написано. Он вопросительно посмотрел в глаза кондуктору.
— Что не так? — взвизгнул кондуктор.
— А где отметка компостера? — спросил Костя.
— Компостеры отменили, — ответил адский кондуктор обиженно.
— Да, я забыл, — сообразил Костя.
За окном было видно движение. Уродливые люди шли к вагонам, чтобы сесть в поезд.
— Двери, — догадался Костя, — двери.
И в этот момент время встало на место. Вагон залился шумом, криками, суетой. Костя попятился назад, натолкнулся на кого-то спиной. К нему вернулся прежний животный ужас. Кондуктор, таща за собой жертву, добрался до столика, за котором сидел камрад Буффало.
— А ваш билетик? — спросил он.
Насекомое, сидевшее в одной из дыр его лица, соскочило на стол прямо перед камрадом и злобно затрещало.
Камрад икнул. Он не мог произнести ни слова.
— Нет билетика, — заключил кондуктор.
Насекомое подтвердило этот факт яростным треском.
И тут произошло самое ужасное. Кондуктор подскочил к камраду, схватил его одной рукой за голову. В другой — появился консервный нож. Он ткнул им в голову Виталика и принялся вскрывать его череп.
— А-а-а-а, — тихо простонал тот.
Вскрытие произошло необыкновенно быстро. Кондуктор отбросил крышку в сторону. Виталик моргал, ничего не понимая.
— А теперь будем есть, — заявил кондуктор.
Он вынул большую блестящую ложку, готовясь запустить ее в мозги камраду.
Виталик поднял глаза — большие, круглые, налитые болью. Он попытался встать, но у него ничего не вышло. Мозги в его открытой голове дышали и колыхались, напоминая некий экзотический фрукт.
— Нет билетика, — сказал кондуктор.
Камраж Буффало сжал кулаки — он точно пытался собрать воедино всю волю, чтобы бежать, но что-то сковывало его. Кондуктор посмотрел к глаза Косте и ухмыльнулся, и тот почувствовал сигнал — и тоже улыбнулся. Ему было одновременно и страшно, и почему-то — весело. Некая сила заставляла его радоваться.
— Начем-с — сказал кондуктор и зачерпнул виталикиных мозгов.
Глаза камрада стали еще шире, но он не закричал — видимо, что-то мешало. Кондуктор открыл рот и съел первую ложку.
— Недурно, — сказал он, — но соли не хватает?
Свободной рукой он достал из кармана солонку.
— А еще и перец! У тебя есть перец?
Костя пожал плечами.
— А у меня есть. Но за ним надо идти в купе? Сходишь?
Костя вздрогнул.
— Вместе тогда поедим…. А….
Он зачерпнул еще мозгов — белая масса свисала с ложки. Камрада кричал без звука. Видимо, его голос улетал куда-то еще, и там летел, сотрясая пространство. Костя стоял как вкопанный. Все его естесство было пропитано жаром — смесью из животного ужаса и навязанной, впрыснутой в душу, радости.
— Вкусно, — чамкая сказал адский кондуктор.
Жертва, висевшая на его третьей руке, продолжала кричать и трепыхаться. Давка у дверей в тамбур продолжалась. Казалось, что там кто-то застрал. Во всяком случае, никакого движения вперед и не наблюдалось. По вагону распространялось чуство обреченности. Хуже того, все те ужасные, непонятные жители, которые собирались войти в вагоны, были ни чем не лучше адского кондуктора.
Нужно было что-то делать.
Но что?
Костя стоял, как вкопанный, наблюдая над расправой: поедание мозга продолжалось. Камрад Буффало был уже обречен. Но он еще жил. Его руки куда-то тянулись. Он искал помощи, которой не предвиделось. Кондуктор показательно чавкал, показывая, как ему хорошо. Насекомое, то самое, что жило у него в теле — в отверстии в лице — кружилось над ложкой. Когда хозяин его отогнал, оно сделало круг и приземлилось внутрь черепа. Виталик застоновал. Оно начало жрать. Оно жужжало.