Римо всем был обязан Чиуну.
Хотя, по сути, он никогда ничего и не имел. Ни жены, ни близких. А о своей работе он не мог никому рассказать даже по секрету. Да и некому было рассказывать.
Только теперь после нелепой гибели Роджера Шермана Ко Римо вдруг понял всю никчемность своего существования.
За те двадцать лет, в течение которых он являлся секретным убийцей, Америка не стала раем. В школах то и дело звучали выстрелы; на улицах царили страх, наркотики и насилие. Даже национальный капитал стал неуправляемым. Страна находилась на грани мятежа. Казалось, еще немного – и введут чрезвычайное положение.
Чиун же не уставал повторять, что Америка обречена. Полагаться на правление народа и для народа было величайшей глупостью. Кореец уверял, что Америке необходим император, ибо в противном случае власть в стране захватит мафия, и настаивал на том, что рано или поздно от Соединенных Штатов останется одно воспоминание. Даже самые могущественные империи исчезают с лица Земли. Просто с Америкой это произойдет быстрее, говорил он, потому что страной правят идиоты.
Случалось, Римо склонен был согласиться с ним. Президенты, один за другим, оказывались не в состоянии управлять ситуацией, будучи повязанными по рукам и ногам Конгрессом и прессой. Римо почти не сомневался, что конгрессмены все сплошь наркоманы, разубедить его могло бы лишь обязательное публичное освидетельствование депутатов. Америка, дойдя до рубежа столетия, словно оцепенела. Хуже того, она трещала по швам.
Римо с легким сердцем вышел бы из игры.
Если бы не Чиун. Чиун, который будет говорить, что не хочет, чтобы Римо раньше времени сошел в могилу, будет давить на жалость, а если Римо откажется от контракта, сделает так, чтобы он терзался угрызениями совести.
Римо видел лишь один выход: отстраниться от мастера Синанджу. Правда, при одной лишь мысли об этом сердце его холодело. Чиун был для него все равно что отец. Даже больше, чем отец. Но период ученичества остался в прошлом. Римо целиком овладел искусством Синанджу. Возможно, думал Римо, глядя на затянутый пеленой дождя залив, настала пора кардинальных мер. Вероятно, ему необходимо найти самого себя, прийти к какому-то решению, в котором не было бы места ни его деятельности в качестве агента КЮРЕ, ни крохотной рыбацкой деревушки в Северной Корее, облик которой не менялся вот уже три тысячи лет, с тех пор как она, чтобы выжить, впервые начала отправлять своих сыновей в чужие страны в качестве убийц.
Может, уже пора начать жить своей собственной жизнью? Если Чиун любит его, наверняка поймет. Ведь и сам он когда-то – лет семьдесят или восемьдесят назад – был молодым.
Достигнув каменистого места, где кончался пляж, Римо уже принял решение. Впрочем, не остановился: ноги в мягких кожаных мокасинах сами несли его по гранитным глыбам волнорезов, установленных, чтобы сдерживать разрушительное воздействие Атлантики. Даже сквозь кожаные подошвы он чувствовал неумолимую твердость камней, которые, казалось, олицетворяли собой тот тернистый путь, который ему предстояло пройти.
Остановившись на одной из самых крупных глыб, Римо взглянул вниз. Там, где другие увидели бы лишь куски гранита, Римо видел потрескавшиеся фрагменты земной мантии. На краях глыб застыли отметины, явно оставленные зубилом в те давние времена, когда эти камни вырубили где-нибудь в карьере Куинси и, обтесав, придали ту продолговатую форму, которую они и сохранили до наших дней. Валуны эти лежали здесь еще тогда, когда Римо не было на свете, и даже ураган «Норнан» не смог их поколебать.
Проведя ступней по гладкой гранитной поверхности, Римо нащупал уязвимое место и, опустившись на одно колено, правой ладонью коснулся камня.
Живая плоть столкнулась с мертвым гранитом, и по камню пробежала трещина.
Гранитная глыба распалась на две идеально равные половины, и Римо перепрыгнул на другой камень.
Если не подвернется ничего лучшего, мрачно усмехнувшись, подумал он, можно будет подрабатывать в качестве камнереза.
Усмешка слетела с лица Римо, когда до его слуха донесся окликнувший его скрипучий голос:
– Римо! Это ты?
– Чиун?!
Мастер Синанджу поднял свою птичью голову. Он сидел на скамейке в тенистом прибрежном сквере за россыпью камней, бросая кукурузные хлопья кружившим над ним бакланам и чайкам, и одновременно следил за Римо.
Чиун смял в ладони пакетик из-под попкорна, и бумажный шарик исчез в одном из широких рукавов его кимоно. Затем он встал и зашлепал сандалиями по камням, направляясь к своему ученику. На лице Римо появилось слабое подобие улыбки – возможно, к нему вернулось хорошее настроение.
Однако когда кореец подошел ближе, он увидел, что на лице его ученика лежит печать тревоги. Чиун подумал о том, сколько страданий выпало на долю Римо, и даже искусство Синанджу было здесь бессильно.
Мастер заглянул в глаза Римо и сказал:
– Ты предавался размышлениям.
– Я принял непростое решение, папочка.
В голосе Римо звенела печаль, и мастер Синанджу решил ему помочь.
– Ты хочешь искать новые горизонты?
– Откуда ты знаешь?
– Отец должен знать своего сына.
– Не обижайся, но... то есть я хочу сказать, что у меня ведь нет отца.
– Не совсем так. Ты просто не знаешь своего отца. Ты стоишь здесь и созерцаешь сладкое великолепие мира. Лишенный отца, ты был бы лишен и этой роскоши, поскольку тебя не было бы на свете.
– Понятно. Я имел в виду, что ты мой учитель и мой друг. Но ты мне не отец.
Чиун задумчиво склонил голову набок.
– И все же ты называешь меня отцом... когда бываешь в настроении.
– Ты оказал мне честь быть моим учителем и советчиком. Но теперь я должен найти самого себя.
– Найти себя? Но вот он ты! Стоишь на берегу океана, в стране, где родился. – Чиун устремил взор вдаль, туда, где в дождливой дымке простирались воды залива. – Иногда мне хочется оказаться на морском берегу в моей стране. Но, увы, пока мне этого не суждено.
– Если ты намерен пробудить во мне чувство вины, не стоит стараться, – предупредил его Римо.
– Я просто размышляю о своей судьбе. Как и ты.
– Хорошо сказано. Однако мне пора идти.
– Я не могу пойти с тобой, сын мой. Ты это знаешь.
– Туда, куда мне следует пойти, я должен отправиться один.
– А как же контракт, который еще не подписан?
– Теперь это касается только тебя и Смита. Контракт на год. Возможно, через год я вернусь.
– Думаю, мне удастся успокоить Смита.
– Не ожидал от тебя такой сговорчивости.
– Понятно теперь, почему у тебя такая кислая мина, – промолвил Чиун. – Э-хе-хе. Понятно-понятно, почему у тебя такая кислая мина. Э-хе-хе.
Римо улыбнулся. Мастер Синанджу не скрывал, что ему приятно видеть улыбку на лице ученика.
– Я рад, что ты не стал устраивать мне выволочку, – отозвался Римо.
Они шли на песчаный пляж; за их спинами маячил силуэт Бостона.
– Ты взрослый человек и имеешь право самостоятельно принимать решения, – обронил Чиун.
Дождь уже стихал, и из-за серого полога грозовых туч выглянуло солнце, готовое вот-вот исчезнуть за горизонтом. Смеркалось, и по пустынному пляжу протянулись длинные тени.
– Ну и куда ты теперь? – вполголоса спросил кореец.
– Не знаю. У меня нет корней, к которым я мог бы вернуться. Детский дом давным-давно сгорел, а возвращаться в Ньюарк мне нельзя. Вдруг узнают. А ведь все считают, что я мертв.
– Хорошо, что ты не хочешь возвращаться в те места, где бывал раньше.
– Почему?
– Потому что будущее лучше начинать там, где никогда не был.
– Интересная мысль.
– Одно меня беспокоит...
– Что именно?
– Шива.
Римо долго не произносил ни слова. Они шли в полной тишине, совершенно бесшумно ступая по песку и не оставляя следов.
– Я не верю в Шиву, – наконец выдавил Римо.