После перекрестка, где над ними просвистели пули, колонна разделилась надвое, одна половина пошла гуськом по правому тротуару, вторая — по левому. Это был четкий маневр.
На следующем перекрестке они увидели развороченный взрывом бронетранспортер, родного брата их «букашки». Они даже вздрогнули. Юрген так засмотрелся, что чуть не упал, споткнувшись. На мостовой лежала оторванная по колено нога в немецком армейском ботинке.
— Вот, черт! — воскликнул Красавчик.
— Это что! — сказал шедший рядом Штейнхауэр. — Тут такое было! Бронетранспортер подбили, судя по всему, в самом начале восстания, врасплох застали. А мы сюда два дня назад подошли. Смотрим, весь кузов телами забит в армейской форме. Один живой, руку к нам тянет, кричит что-то или пробует крикнуть, до нас только неясный хрип доносится. А рядом, у гусеницы, еще один раненый лежит, без кителя и рубашки, истыканный весь, в крови, подрагивает. Мы уж потом сообразили, что не мог он столько дней тут пролежать. А к нам только-только пополнение прибыло, не разобрались еще парни, что тут к чему, бросились, естественно, к раненым. Как верхнего сняли и еще одного под ним, тут-то и рвануло. Поляки бронетранспортер заминировали. Трое наших погибли. Так всех вместе и похоронили. Там уж не разобрать было, кто и что.
Через три квартала они достигли цели. Это был старый шестиэтажный дом с эркерами, кариатидами и балконами. Мансарда была чуть вдвинута вглубь, перед ее окнами шел резной каменный парапет. Нижний этаж являл ряд узких окон, забранных толстыми коваными решетками. Арка входа была наглухо закрыта мощными дубовыми воротами, отделанными широкими металлическими полосами.
— Хорошая позиция, — сказал Юрген подошедшему Штейнхауэру. — По крыше пробовали подобраться?
— Думаю, что все перепробовали, только без толку. Старику просто так да по мелочам никто докладывать не будет, себе дороже. Тем более что это участок русской роты.
— Русской? — с удивлением переспросил Юрген.
— Да у нас кого только нет и не было, — отмахнулся Штейнхауэр. — Русские скорее погибнут, чем пойдут к начальству докладывать. Не любят они этого. Тут, видно, кто-то из офицеров был. Операция задерживается. Надо штурмовые орудия подтянуть, а из этого дома вся улица простреливается.
— А по другим улицам нельзя?
— Нет, это одна осталась. Там везде завалы, орудия не протащишь.
— Баррикады?
— Есть и баррикады. А больше от рухнувших зданий. Сами себе дорогу перегородили. А может быть, и поляки постарались, с них станется. Или русские бомбы сбросили, их самолеты вовсю летают. Тут сам черт не разберет!
Тем временем они кружным путем пробрались во внутренний двор дома напротив. Сквозь открытую арку Юрген вновь увидел монументальные ворота.
— Сюда бы фаустпатрон, — сказал он.
— Или «колотушку»,[23] или еще лучше — танк, — с легкой издевкой сказал Штейнхауэр.
— Да нету! — повторил Красавчик.
— Почему же, есть, — сказал Штейнхауэр, — малыш «Голиаф».
— Еще и Голиаф! — сказал Красавчик.
— Видели мы уже сегодня одного малыша, — сказал Юрген, — это он все улицы вокруг загадил.
Донесся короткий предсмертный вскрик, за ним крики, долгие и возбужденные. Они исходили от группы солдат, копошившихся над чем-то в арке. Штейнхауэр, явно встревоженный, поспешил туда. Юрген с Красавчиком пошли за ним.
— Зиги убили! — досадливо сказал Штейнхауэр. — Он последний, кто умел управляться с «Голиафом».
Юрген наконец увидел Голиафа. Он действительно походил на игрушечный танк, железный, с настоящими гусеницами.
— А почему башни нет? — спросил Юрген.
— Зачем ему башня? — сказал Красавчик. — У него же нет ни пушки, ни пулемета, ни стрелка с водителем, это мина на колесах, — он уже сидел на корточках, рассматривая агрегат, — допотопный агрегат, — сказал он, — с кабелем. Сейчас уже радиоуправляемые есть.
— Какой есть, — хмуро ответил Штейнхауэр, — нам новое вооружение не дают, хорошо, если не списанное.
Подошел Дирлевангер. Быстрым взглядом оценил ситуацию. Он был собран и холоден, совсем не такой, как за столом в зале.
— Пятнадцать минут, — сказал он. — Через пятнадцать минут мы атакуем. С «Голиафом» или без.
— Как? — тихо спросил Юрген, глядя в спину уходившему Дирлевангеру.
— Нам бы только до окон первого этажа добраться, — ответил Штейнхауэр.
— Отойдите от света, — донесся снизу голос Красавчика.
Они сдвинулись чуть дальше, к самому концу арки, вжавшись в стены по обе стороны. Юрген прикинул, как можно добраться до окон первого этажа. В принципе можно. Будь там девчонка, которая бы его ждала, он бы добрался. Но там нет девчонки. И они их не ждут. Вернее, ждут, но не для этого.
— А он справится? — спросил Штейнхауэр.
— Красавчик у нас эксперт по машинам, он профессиональный угонщик, — ответил Юрген.
— Я специализируюсь по всему самодвижущемуся, кроме женщин, — сказал Красавчик.
— Это они специализируются по тебе, — сказал Штейнхауэр, подмигивая.
Подмигивал он одним глазом, а вторым косил на дом напротив. Он выстрелил из своей винтовки, просто так, куда-то вверх и не целясь. Так показалось Юргену. Лишь мгновение спустя он заметил дуло ружья. Оно поднялось вертикально вверх над парапетом мансардового этажа, блеснуло на солнце и опять скрылось за парапетом, увлекаемое невидимым падающим телом.
— Я белке в глаз попадаю, семь из десяти, — сказал Штейнхауэр, проследив направление взгляда Юргена. — Не очень хорошо. Тут проще.
Юрген врезал автоматной очередью по краю парапета, выбивая рой кирпичной крошки. Возможно, ему только привиделось, что там что-то мелькнуло. Но он и до Варшавы знал, что если тебе на фронте что-то привиделось — стреляй, всматриваться, размышлять да разбираться потом будешь.
— Солдаты 570-го! Внимание! Ко мне! — раздалась громкая команда Вортенберга.
— Передай, что я при деле, — сказал Красавчик.
— Этот дом полностью зачищен, но ты на это особо не рассчитывай, — напутствовал Юргена Штейнхауэр.
Фрике приказал им занять позиции на третьем и четвертом этажах, поддержать огнем эсэсовцев. Они стали подниматься по лестнице, держа автоматы наготове. Двери всех квартир были широко распахнуты или притворены, на многих виднелись следы взлома, но какие-то были отомкнуты изнутри, тем не менее даже из них не доносилось ни звука. Дом казался вымершим.
Обер-лейтенант Вортенберг, шедший первым, показал Юргену и Отто Гартнеру на их квартиру. Отто распахнул дверь, Юрген, низко пригнувшись, влетел в прихожую, быстро огляделся, заглянул на кухню и столовую и направился в сторону комнат, выходивших на улицу. Они зашли в гостиную. Блеснули стеклянные дверцы горок с какими-то фарфоровыми безделушками. Все ровные поверхности были покрыты кружевными салфетками. В высоком кресле, откинув назад голову с раскрытым ртом, сидел старик в пиджаке и отутюженных брюках. На белой рубашке красным жабо расплылось кровавое пятно. Это был единственный непорядок в комнате. Даже карты на ломберном столике и те были аккуратно сложены в колоду.
Шевельнулась плотно задвинутая штора на правом окне. Отто, он стоял с той стороны, прошил ее короткой автоматной очередью. В ответ не раздалось ни звука, даже звука разбитого стекла. Стекла в окнах давно были выбиты.
Юрген подошел к окну, окинул быстрым взглядом дом напротив. Засек в трех окнах мелькание теней за тюлевыми занавесками. Над верхним парапетом мелькнула на мгновение и тут же исчезла светлая голова. Шелохнулась тяжелая штора в правом крайнем окне четвертого этажа, из-за нее медленно высунулось дуло ручного пулемета, «МГ-38», автоматически отметил Юрген. В доме напротив готовились к отражению штурма. Наступило короткое затишье.