— Полагаете, будет достаточно?
— Для дорожного патруля и этого много.
— Для дорожного патруля? Ах да, конечно. Военный дорожный патруль… Нарукавные повязки, бляхи… — Фрике пододвинул листок бумаги и принялся записывать.
— Время неспокойное. Неподалеку — восставшая Варшава. В лесах вокруг много вооруженных польских повстанцев и просто бандитов.
— А еще агентура красных! И засланные к нам в тыл диверсионные отряды большевиков!
— Возможно, со специальным заданием…
— Отставить! Ваша задача — арестовать Каминского и передать его органам правосудия. Нет, наша задача. Мы не можем допустить, чтобы Каминский прибыл в Лицманнштадт, это существенно осложнит дело. Так что через километр будет размещена еще одна усиленная группа под моим личным командованием. На тот случай, если ему удастся миновать вас…
— Не удастся.
— …или если он против ожиданий будет с отделением охраны. В этом случае приказываю пропустить Каминского беспрепятственно, чтобы не спугнуть его.
— Есть, господин подполковник! Одна просьба…
— Излагайте.
— Не вмешивайтесь, пожалуйста, если услышите звуки стрельбы. Если Каминскому суждено миновать нас, то только для того, чтобы попасть в ваши руки.
— Он может повернуть обратно.
— Нет. Если им удастся перебить нас, то Каминский посчитает дело сделанным и поедет дальше. Он сам приедет к вам. Не двигайтесь с места, господин подполковник.
— И сколько мне стоять пнем? — усмехнулся Фрике. — И как я узнаю, что операция прошла успешно?
— Если вы услышите стрельбу, а это почти неизбежно, то выждите после ее окончания час. Если машина Каминского не появится, сворачивайте операцию. О результатах операции вам будет доложено в лагере лично.
— Надеюсь, что это будешь ты, мой мальчик.
— Я тоже надеюсь. И постараюсь. Постараюсь выполнить задание.
— Лично мне… — задумчиво протянул Фрике. — Это правильно! Зачем солдатам, да и офицерам, знать о сути операции, которая может и не произойти. А если это станет неизбежным, я успею отдать приказы на месте.
— Да, это будет обычное ночное учение.
— Непосредственно перед отправкой на фронт?
Юрген хмыкнул:
— Уверяю вас, господин подполковник, никто не удивится. Все привыкли. Это в вашем стиле.
— Я все время забываю, что я старый служака-дуболом. Или как там честят меня солдаты?
Юрген выдал пару десятков эпитетов и прозвищ, которыми награждали подполковника Фрике новобранцы, попавшие в его батальон. Фрике только добродушно улыбался, отмечая наиболее сочные из них.
Выйдя из кабинета Фрике, Юрген немедленно разыскал товарищей и обрисовал им ситуацию, ничего не утаивая. Или почти ничего. Они не мучились сомнениями и раздумьями, они восприняли это как приказ, так оно, в сущности, и было. Они не задавали пустых вопросов. Разве что Красавчик спросил с ностальгической грустью:
— А «Хорьх» какой модели?
— Не знаю. С откидным верхом.
— Тогда, наверное, 670-й кабриолет. Блеск! Штучный товар! — Юрген был уже готов мягко пресечь начало очередной автомобильной истории, когда Красавчик сказал: — Отличная машина для компании из четырех человек.
Нет, и его вопрос не был пустым.
— Думаешь, их будет четверо?
— Или трое, если генерал любит сидеть один, развалившись на заднем сиденье.
— Этот Каминский, я слышал, отчаянный человек, — сказал Отто Гартнер, — не такой бешеный, как Дирлевангер, но все же.
— Мы должны задержать его, — в который раз повторил Юрген. — Любой ценой.
— Шаг вправо, шаг влево… — хохотнул Красавчик и тут же посерьезнел. — Скользкое дело. Как бы самим шею не сломать.
Они переглянулись с Юргеном. Они понимали друг друга с полуслова.
— Волков бояться — в лес не ходить, — сказал Брейтгаупт.
«Wer sich vor dem Busch fürchtet, kommt nicht in den Wald.»
Это сказал Брейтгаупт.
Слова Брейтгаупта, как водится, положили конец бесплодным дискуссиям. Они перешли к обсуждению деталей плана и к практической подготовке к операции.
* * *
Машина остановилась. Будь в ней немцы, хватило бы простого жеста патрульного. Но там были русские, для них были нужны более весомые аргументы. Наспех сколоченные козлы походили на противотанковые ежи, лежавшая на них длинная деревянная слега металлически поблескивала в свете фар свежей черной краской. На ней болталась найденная на лагерном складе табличка: «Внимание! Контрольный пункт».
Их было четверо. Водитель, судя по всему, хороший водитель, он быстро ехал по ночному шоссе, но, заметив препятствие, плавно затормозил и остановился в метре от бутафорского шлагбаума. Водитель хороший, а боец никакой, это сразу видно. Тот, кто сидел с ним рядом, — другая статья. С этим придется повозиться. Брейтгаупту. Это был его клиент.
Сзади справа, непринужденно раскинувшись на кожаном сиденье и положив локоть на дверцу, сидел Каминский. Он был даже элегантен в своей парадной эсэсовской форме. «Наверное, это у него с Ленинграда. Столичный шик», — промелькнуло в голове Юргена. Почему-то в критические моменты в голову приходят всякие глупые, посторонние мысли.
Рядом с Каминским сидел рыхлый мужчина лет под сорок с офицерскими погонами, которые пристали ему как корове седло. Этого тоже можно было не принимать во внимание.
Ну что ж, приступаем!
Начальника патруля изображал Брейтгаупт. Очень убедительно изображал. Вероятно, потому, что ничего не старался изобразить и ни о чем не думал. Он просто подошел к машине своей тяжелой походкой, походкой человека, которому все эти бесконечные проверки до чертиков надоели и который не видит в них ни малейшего смысла. Он действительно не видел в своих действиях никакого смысла. Будь на то его воля, он бы просто пристрелил этого охранника, и вся недолга. А Юрген тем временем скрутил бы этого генерала и всех дел! И зачем люди, особенно начальники, все усложняют?
С этим отрешенно-недоуменным выражением на лице Брейтгаупт выпростал левую руку из-под плащ-палатки, протянул открытую ладонь к охраннику и чуть пошевелил пальцами. Это должно было означать: документы давай! Охранник так и понял, полез в бардачок.
Красавчик тем временем обогнул машину, ласково провел рукой по широкому плавному крылу.
— Какая машина! — сказал он. — Красавица! Всегда о такой мечтал. Ну и повезло же тебе, парень, — Красавчик улыбнулся водителю.
Тот никак не отреагировал. Любой другой на его месте отозвался бы на похвалу машине, у водителей это в крови, а этот сидел истуканом. Он, судя по всему, не понимал по-немецки. Красавчику хоть бы что. Он перегнулся через дверцу, обнял водителя за плечи.
— А тут-то у нас какая красота! — сказал он, разглядывая приборную панель.
Рыхлый открыл дверцу со своей стороны, поставил ногу на дорогу.
— Пойду отолью, — сказал он по-русски Каминскому, выбираясь из машины.
— Далеко не ходи, — сказал Отто Гартнер, который уже стоял, привалившись к багажнику с этой стороны, — тут в лесу полно партизан.
Отто с перебинтованными ухом и шеей и намотанным поверх шарфом походил на какого-нибудь обозника с раздувшимся флюсом или фурункулом, но никак не на бравого спецназовца. Они с Брейтгауптом составляли хорошую пару.
— Бабушку свою партизанами пугай, — проворчал рыхлый на вполне сносном немецком.
Он сделал три шага, повозился с пуговицами брюк, пустил струю.
Юрген стоял в трех шагах от машины напротив Каминского и спокойно наблюдал за действиями своих товарищей. Брейтгаупт с тупым выражением на лице смотрел на какой-то листок, зажатый в его левой руке. Что он там мог разглядеть пусть и в свете яркой луны? Конечно, следовало включить фонарик, но правая рука Брейтгаупта лежала на автомате, готовая в любой момент нажать на курок. Отто, воспользовавшись тем, что его клиент был занят неотложным и непрерывным делом, быстро изогнулся и, протянув руку, стащил автомат, лежавший на заднем сиденье машины. Молодец, Отто! Глазастый и сообразительный.