В цитировавшейся уже статье Б.Михайловского "Фантастика" (Литературная Энциклопедия, 1939) заключительный абзац звучал как бы даже оптимистически: "В рамках литературы социалистического реализма можно мыслить материалистическую фантастику, фантастику как художественную форму с реалистическим содержанием, - в жанре сатиры, направленной против отживающего капиталистического мира, в произведениях, пытающихся гипотетически предвосхитить будущее, в советском фольклоре и особенно в литературе для детей."
В жанре сатиры...
В том же году в "Литературной газете" критик В.Блюм прямо писал: "Всякий сатирик в СССР посягает на советский строй." Не больше, не меньше. Представляю себе выражение на лице В.Блюма, вчитывающегося в монолог профессора Преображенского (М.Булгаков, "Собачье сердце"):
"Голубчик! Я не говорю уже о паровом отоплении. Не говорю. Пусть: раз социальная революция - не нужно топить. Но я спрашиваю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и валенках по мраморной лестнице? Почему калоши нужно до сих пор запирать под замок? И еще приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо их не стащил? Почему убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Разве где-нибудь у Карла Маркса сказано, что 2-й подъезд Калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через черный двор?.."
"Всякий сатирик в СССР посягает на советский строй".
Чайхана под платанами... Брожение умов... 1985-й год... Это, надо сказать, еще не 1994-й, но - не быть Антологии без М.Булгакова!
"Смоленск горит весь... артиллерия обстреливает можайский лес по квадратам, громя залежи крокодильих яиц, разложенных во всех сырых оврагах... Эскадрилья аэропланов под Вязьмою действовала весьма удачно, залив газом почти весь уезд, но жертвы человеческие в этих пространствах неисчислимы из-за того, что население, вместо того чтобы покидать уезды в порядке правильной эвакуации, благодаря панике металось разрозненными группами... Отдельная кавказская кавалерийская дивизия в можайском направлении блистательно выиграла бой со страусовыми стаями, перерубив их всех и уничтожив гигантские кладки страусовых яиц... Сообщалось от правительства, что в случае, если гадов не удастся задержать в 200-верстной зоне от столицы, она будет эвакуирована в полном порядке..."
Чайхана под платанами... Ропот Алайского рынка...
А без Чаянова? Как будет выглядеть Антология без А.В.Чаянова? Как понять развитие советской фантастики без Александра Васильевича Чаянова (1888-1937), который, подозреваю, никогда не думал о том, что это и его работы развивают советскую фантастику.
Жена ученого и писателя А.В.Чаянова, расстрелянного в сталинских лагерях (вот одна из самых колоссальных лабораторий по созданию Нового человека, так сказат, пекло творения), вспоминала:
"Его забрали 21 июля 1930 года на работе в тот момент, когда он подготовлял материал Зернотреста у XV Партсъезду... О том, что происходило в тюрьме я могу рассказать только с его слов. Ему было предъявлено обвинение в принадлежности к "трудовой крестьянской партии", о которой он не имел ни малейшего понятия. Так он и говорил, пока за допросы не принялся Агранов. Допросы вначале были очень мягкие, "дружественные", иезуитские. Агранов приносил книги из своей библиотеки, потом просил меня передать ему книги из дома, говоря мне, что Чаянов не может жить без книг, разрешил продовольственные передачи и свидания, а потом, когда я уходила, он, пользуясь духовным потрясением Чаянова, тут же устраивал ему очередной допрос.
Принимая "расположение" Агранова к нему за чистую монету, Чаянов дружески объяснял ему, что ни к какой партии он не принадлежал, никаких контрреволюционных действий не предпринимал. Тогда Агранов начал ему показывать одно за другим тринадцать показаний его товарищей против него...
Показания, переданные ему Аграновым, повергли Чаянова в полное отчаяние - ведь на него клеветали люди, которые его знали и которых он знал близко и много лет. Но все же он сопротивлялся. Тогда Агранов его спросил: "Александр Васильевич, есть ли у вас кто-нибудь из товарищей, который, по вашему мнению, не способен солгать?" Чаянов ответил, что есть и указал на профессора экономической географии А.А.Рыбникова. Тогда Агранов вынул из ящика стола показания Рыбникова и дал прочитать Чаянову..."
Вообще-то все советские Антологии следует снабжать подобными комментариями...
В 30-е годы, когда власть, наконец, утвердилась, процесс создания Нового человека пошел полным ходом. Фантастически переплетались судьбы авторов и героев. Впрочем, давно замечено, что нет ничего более фантастичного, чем просто сама, такая часто обыденная жизнь. Можно лишь представлять сейчас, с каким чувством вчитывался Михаил Булгаков в страницы повести А.В.Чаянова "Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей (в подзаголовке: Романтическая повесть, написанная ботаником Х., иллюстрированная фитопатологом У."
"Как я могу отблагодарить тебя, Булгаков! - сказал Петр Петрович, протягивая мне бокал. - Сам Гавриил не мог бы принести мне вести более радостной, чем ты! Эх! если бы ты мог что-нибудь понимать, Булгаков!"
И далее: "...все более хмелея, повторял ежеминутно: "Эх, если бы ты что-нибудь понимал, Булгаков!"
И далее: "Я - царь! А ты червь предо мною, Булгаков! Плачь, говорю тебе!"
И еще далее: "Смейся, рабская душа!"
И, наконец, уже совсем пронизанное тоской: "Беспредельна власть моя, Булгаков, и беспредельна тоска моя; чем больше власти, тем больше тоски".
Именно "Венедиктов" должен был украсить Антологию, а вовсе не фантастическое "Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии..."
Эх, если бы ты что-нибудь понимал, Булгаков!..
"Не могу же я пойти к самому Ленину и спрашивать: дорогой товарищ, объясните мне все окончательно, - писала в рассказе "Мои преступления" нежнейшая, изысканная, неоцененная Наталья Бромлей (1889-?). - А кому я могу довериться, будучи плохого происхождения и с малых лет не доверяя людям? Я нахожу, что большинство людей ниже этих событий, и остаюсь в стороне и занимаюсь строительством в тесном масштабе."