Г.И.Гуревич (26.VII.88): «…Литературная весна не состоялась. В фантастике это выразилось в теории ближнего прицела. Идейная подоплека ее: есть мудрый вождь, который видит дальше всех. Он указал дорогу к Коммунизму. Есть Госплан, серьезное учреждение, все распланировано на пятилетку. При чем же тут кустари-писатели? А они должны воспевать эти стройки, должны воспевать планы советских ученых…
Критики, конечно, были за ближний прицел. Критики доказывали, что наша задача — улучшать жизнь на Земле, а американцы отвлекают нас от практических задач, маня космосом. Помню, на одном обсуждении в ЦДЛ взял слово читатель — майор — и сказал: «Я не понимаю, у нас в войсках есть артиллерия ближнего боя, есть и дальнобойная. И в литературе должно быть так». Критики снисходительно улыбались…»
Вышел в свет роман В.Брагина «В Стране Дремучих Трав» (1948).
Увлеченно и необычно описал В.Брагин приключения крошечного человечка в мире гигантских трав и насекомых. Но именно потому, что роман В.Брагина выделялся своей необычностью, он и был подвергнут жесточайшему разносу. Не помогло и то, что два издания книги (1948, 1959) были снабжены послесловиями доктора биологических наук Н.Н.Плавильщикова и академика А.И.Опарина. В.Брагина упрекали за отрыв от жизни, от живой истории, от живых человеческих дел, жестоко отчитывали за то, что он, автор, якобы мечтает о том, чтобы наш замечательный советский человек стал совсем малюсеньким (герой романа, проглотив специальную пилюлю, уменьшался во много раз, для него любая полянка становилась дремучим лесом), чтобы он только тем и был занят, что сражался с насекомыми. А в 1960 году критик С.Полтавский еще и удивлялся: «В.Брагин после суровой и справедливой критики его романа в печати, насколько нам известно, не выступал с новыми произведениями. Это следует считать самой существенной его писательской ошибкой».
Ненаписанные книги…
Известно, что М.Булгаков собирался работать над фантастическим романом «Планета-победительница», И.Ефремов начал писать роман о Чингисхане, Алексей Толстой набросал подробный план «Судеб мира».
Все эти книги уже никогда не будут написаны .
Пыль.
Духота.
Солнце печет, куры купаются в пыли разрытой ими завалинки.
1957 год, станция Тайга, улица Телеграфная. Ночью над деревьями низко — Марс, смотрит на мир ржаво и равнодушно. Я пытаюсь изучать таинственные каналы Марса с помощью трубы, сооруженной из очковых стекол. Не думаю, что Скиапарелли пользовался такой же, да и зрение у итальянца, наверное, было острее. Зато я пишу фантастические повести и рассказы…
Н.Н.Плавильщиков (31.V.57): «Фантастика — жанр заманчивый, но трудный. Не стоит писать так, как пишут Немцов и Охотников, это третий сорт в лучшем случае. И очень хорошо нужно знать те разделы науки, которые хочешь использовать для фантастического рассказа…»
Я был внимательным учеником.
Наверное, я умел учиться, потому что «Разворованное чудо», «Мир, в котором я дома», «Снежное утро», «Спор с Дьяволом» и еще кое-что выросли впоследствии из детских черновиков, набросанных в жаркое лето 1957 года. Названия тогда, правда, были другие: «Гость Аххагара», «Контра мундум», «Горная тайна». Единственный черновик, который в дальнейшем как-то не пригодился, — «Под игом Атлантиды». Модная, надо сказать, в те годы тема.
Роман.
Понятно, в те годы мне в голову и в дурном сне не приходило, что роману, не только фантастическому, а вообще роману, может что-то грозить. Однако еще Жюль Берн что-то такое предчувствовал, волновался, предупреждал (цитирую по журналу «Новое дело», № 9, 1902, Санкт-Петербург):
«В смысле характеристики современной эпохи вполне достаточный материал дает журналистика. Газетные сотрудники научились описывать ежедневно совершающиеся события настолько детально и более или менее художественно, что по газетам потомство наше сможет составить себе более верное представление о прошлом, чем по романам. Что же касается романов чисто психологического содержания, то они скоро исчезнут в силу начавшегося уже их вымирания. Величайший психолог современности Мопассан, как истинный гений, ясно видел это направление человеческой мысли и писал поэтому свои рассказы в самой короткой форме. И я уверен, что лет через пятьдесят-сто у нас не будет романов и повестей в виде отдельных книжек, и писатели, которым суждено, подобно Мопассану, пленять мир своим талантом, будут помещать свои произведения в газетах, заполняя отделы судебной хроники, происшествий и т.д.».
Но это так, к слову.
Н.Н.Плавильщиков (18.IX.57): «Из современных фантастов всех острее пишет Лагин. Казанцев и Платов неплохи. У Ефремова вещи очень неровные, кое-что просто скучно…»
Мало-помалу я начинал прозревать. Восторженность сменялась критичностью. Конечно, размышлял я, посылка «Десятой планеты» Сергея Беляева очень изящна. Еще одна планета Солнечной системы, расположенная по отношению к Земле точно за Солнцем… И движется с такой же скоростью, как Земля… Этакая планета-невидимка… Но, восхищаясь, я уже видел главный недостаток повести: робость воображения! Сергей Беляев изменял себе: из года одна тысяча девятьсот сорок восьмого его герои попадали всего лишь в одна тысяча девятьсот пятьдесят шестой год… Но я — то сам жил уже в 1957-м! И я мог сравнить мир повести, наполненный роскошными мраморными дворцами, с миром Тайги, переполненным деревянными покосившимися бараками. Что-то тут не вязалось. Может, и хорошо, думал я, что Сергей Беляев не дожил до 1956 года: окружающий мир, нисколько не изменившийся за последний десяток лет, разочаровал бы писателя.