Глава 4
Североамериканец, даже падший, постоянно исповедует глубочайшее почтение к законности. Одного этого утверждения достаточно, чтобы понять, как без всякого организованного воинства один-единственный человек, наделенный судебными функциями, в состоянии осуществлять силу закона на громадных территориях, заселенных в большинстве своем людьми, понятия не имеющими о совести.
Это вовсе не означает, что там, где цивилизация граничит с варварством, не бывает достойных сожаления эксцессов. Но, несмотря ни на что, самый скромный сотрудник судейского ведомства всегда найдет людей, готовых оказать ему поддержку и обеспечить в конечном итоге торжество закона, то ли добровольное, то ли принудительное.
Это почтение заходит у людей, вроде бы непокорных, так далеко, что распространяется на решения судей относительно так называемых погибших членов общества и ставит их под власть закона.
Итак, Бобу Кеннеди на тридцать шесть часов было даровано шерифом покровительство закона; он оказывался в безопасности при условии, что не попытается возобновлять свои злые шуточки.
Правда, Боб, кажется, поумнел после сурового урока, данного ему тайным трибуналом Хелл-Гэпа; можно было предполагать, что льготное время пройдет благополучно.
Старую бутылку шерри распили в обществе секретаря, у которого Боб ранее позаимствовал лошадь для бегства. Секретарь нисколько на него не обижался, поскольку бесцеремонно принял приглашение на обед с шерифом в соседней гостинице.
Как и во всех приграничных селениях, пиршество состояло главным образом из куска отвратительного вареного мяса, которым американец наслаждается с куском еще более гадкого твердого хлеба из муки грубого помола. А между тем хозяин пошел на большие расходы. Видные граждане, то есть шериф, Боб, секретарь и трое братьев, присутствие которых стало гвоздем программы, привлекли многочисленных любопытных. Число посетителей ресторана выросло в четыре раза.
Исключительная вещь в стране, изобилующей скотом, в стране, где никогда не едят свежее мясо, но в меню появились бифштексы. Настоящие бифштексы, но поданные в сомнительной форме почерневших пластин, окаймленных желтым жиром и плавающих в растопленном свином жире.
Канадцы, очень скромные в быту, но привыкшие к сочным блюдам из дичи, скорчили гримасы и не стали портить свои волчьи зубы об это жесткое жаркое, пропахшее омерзительным запахом подгорелого сала.
– Хэллоу, Джонни!.. Мальчик мой! Как вы находите этого бычка?
– О! – усмехнулся Жан. – Этот бычок долго служил в кавалерии!
– На что вы намекаете?
– Филе, из которого сделали эти бифштексы, было очень жестким. Оно долго выдерживало седло и всадника.
– Значит, оно, по вашему мнению, конское…
– И принадлежало дряхлой кляче! Можете мне поверить.
– Well[37]!.. – послышался грубый насмешливый голос с соседнего стола. – Чужеземец прав, и можно доказать джентльмену, что в эту минуту мы едим лошадь, на которой Боб пытался удрать!
– Вашу лошадь, господин окружной секретарь!..
– Да, – подтвердил всё тот же голос, – у нее была сломана нога, когда вешали Боба… Я прикончил ее выстрелом в голову, а потом перевез сюда и продал ее тушу.
При этих словах безудержный смех охватил присутствующих, казалось пришедших в исступление. Раздавались крики «ура!», пили за здоровье Боба, потом за здоровье окружного секретаря, потом за здоровье… пристреленной лошади!.. Слегка побили посуду – к несказанной радости репортера «Хелл-Гэп Ньюс», ловившего новости для местной хроники.
Метрдотель, уже получивший хорошие чаевые, наотрез отказался брать шиллинг от Боба, то есть от Жана, казначея ассоциации; шериф и секретарь дурачились и веселились, как простые ковбои.
Званый обед закончился. Владелец салуна дал понять Бобу, что тот при желании может со своими друзьями провести вечер в его заведении, разумеется, вместе с шерифом и секретарем округа. Всё, что человек в силах переварить, будет им предоставлено бесплатно.
Естественно, Боб, которого до повешения никогда не видели на подобных праздниках, согласился и прихватил всю ватагу в салун, над дверью которого уже появилась вывеска, а на окнах – афиши, призывающие на торжественный обед.