— При всем при том, — подхватил майор, — нельзя исключать, что речь идет всего лишь о несчастной молодой женщине, неуравновешенной и подверженной галлюцинациям. И о ее запуганной матери, поверившей в их реальность настолько, чтобы обратиться за помощью к полиции.
— При всем при том эта женщина предупреждает о скорой смерти нескольких человек. А что, если Мишель Эрбье никуда не уезжал, что, если мы обнаружим его тело?
— Тогда ваша Лина окажется в очень скверной ситуации. Кто поручится, что это не она убила Эрбье? А потом сочинила целую историю, чтобы отвести от себя подозрения?
— То есть как это «отвести подозрения»? — улыбнулся Адамберг. — Неужели вы всерьез полагаете, что полиция будет рассматривать всадников Адского Воинства в качестве подозреваемых? По-вашему, это было бы очень умно с ее стороны — свалить вину на парня, который тысячу лет катается верхом в тех краях? И кого мы будем арестовывать? Командира Эннекена?
— Эллекена. Он — владетельный князь. И быть может, ведет свой род от самого Одина.
Данглар твердой рукой наполнил стакан.
— Забудьте, комиссар. Забудьте о безногих всадниках, а заодно и об этой Лине.
Адамберг тряхнул головой в знак согласия, и Данглар осушил стакан. Когда он ушел, Адамберг прошелся по комнате, глядя в никуда.
— Помнишь, — сказал он Кромсу, — когда ты пришел в первый раз, тут не горела лампочка?
— Она и сейчас не горит.
— А если вкрутить новую?
— Ты же говорил, тебе не важно, горят лампочки или нет.
— Да, говорил. Но рано или поздно наступает момент, когда надо сделать шаг. Рано или поздно наступает момент, когда говоришь себе: я вкручу лампочку; когда говоришь себе: завтра я позвоню капитану жандармов в Ордебеке. И тогда надо просто сделать это.
— Но ведь майор Данглар правду сказал. Она же чокнутая, это ясно. Что ты собираешься делать с ее Адским Воинством?
— Меня беспокоит не Воинство, Кромс. Я не люблю, когда мне сообщают о предстоящих убийствах, кто бы и как бы об этом ни сообщал.
— Понял. Значит, я вкручу лампочку.
— Ты ждешь, когда будет одиннадцать, чтобы покормить голубя?
— Я останусь тут на ночь и буду кормить его каждый час. Буду дремать на стуле.
Кромс дотронулся до голубя кончиками пальцев.
— А он не слишком теплый при такой-то жаре.
VI
В четверть седьмого утра Адамберг проснулся оттого, что кто-то встряхнул его за плечо.
— Он открыл глаза! Иди посмотри. Скорее!
Кромс до сих пор не решил, как обращаться к Адамбергу. «Отец»? Слишком высокопарно. «Папа»? Но он уже не ребенок. «Жан-Батист»? Фамильярно и неуместно. Так что на данном этапе он вообще никак не называл Адамберга, и от пропуска нужного слова в его речи иногда возникали неловкие паузы. Зияющие пустоты. Но эти пустоты были убедительным свидетельством его отсутствия в жизни Адамберга, которое продлилось двадцать восемь лет.
Они спустились по лестнице и вдвоем склонились над корзиной. Да, голубю явно стало лучше. Кромс снял вчерашнюю повязку и продезинфицировал ему лапы, а комиссар тем временем сварил кофе.
— Как мы его назовем? — спросил Кромс, оборачивая лапы голубя тоненьким бинтом. — Если он выживет, надо будет дать ему имя. Нельзя же все время называть его «голубь». Может, назовем Виолеттой, как твою красотку-лейтенантшу?
— Неподходящее имя. Никто не смог бы поймать Ретанкур и связать ей лапы.
— Тогда давай назовем его Эльбо, так звали одного из парней, о которых рассказывал майор. Как думаешь, он заглядывал в эту книгу, перед тем как прийти сюда?
— Наверняка заглядывал.
— Но все равно, как он смог все это запомнить?
— Не пытайся понять, Кромс. Если бы мы с тобой влезли в голову к Данглару и осмотрелись там, думаю, это впечатлило бы нас посильнее, чем самый крутой налет Адского Воинства.
Придя в контору, Адамберг первым делом заглянул в списки личного состава и позвонил капитану Луи-Никола Эмери в жандармерию Ордебека. Он представился и почувствовал, что на другом конце провода возникла заминка. Там перешептывались, о чем-то спрашивали, давали советы, недовольно ворчали, двигали стулья. Неожиданный звонок Адамберга часто вызывал панику у полицейских, каждый наскоро соображал, соединять ли его с начальством или отделаться под каким-нибудь предлогом. Наконец Луи-Никола Эмери взял трубку.
— Слушаю вас, комиссар, — сказал он с некоторой настороженностью.
— Капитан Эмери, я по поводу пропавшего, у которого вывернули на пол весь морозильник.