Я смотрел вниз со своего наблюдательного пункта. В далёком полумраке вспыхивали огни и гремели последние выстрелы этой войны. Я собирался, готовясь к неизбежному.
Эта война ещё не началась, когда я направился на Гаменлину. Её жители ещё не поддались искушениям тёмных сил, когда я садился на корабль. Да, такая уверенность требовала невероятного предвидения, но я знал, что здесь начнётся война, а моих братьев призовут, чтобы покончить с ней. Я всегда знаю. Это благословение и одно из самых страшных моих проклятий. Заблудшие взывают ко мне через холодную пустоту космоса и время, моля избавить их души.
Отсюда, из жалких развалин зала Верховного Оракула, я чувствовал смрад проклятой крови в тех, кто был внизу. Их осталось пять. Другие умерли, пали в битве, прорубаясь через доходящие до поясницы горы трупов. Когда я впервые ступил на кровавый путь, то думал, даже надеялся, что все проклятые погибают в битвах, что мне не нужно будет приносить им покой. Каким же я был наивным. Некоторые всегда выживают. Что во вселенной может устоять против гнева ужасных, прирождённых убийц, если не я? Я прикоснулся рукой к челюсти, чувствуя удлинённые клыки над скривившимися губами. Я не смотрел на себя почти сто лет, но знал, что моя кожа бела, словно у мертвеца, а глаза кажутся чёрными угольками. Ради победы над зверями, ради исполнения долга мои тело и душа сами стали ночным кошмаром.
Но я не один. Даже без святого болтера, даже вдали от своих братьев-воинов я никогда не иду на войну один. Со мной Топор Палача. Незамысловатое имя для незамысловатой задачи. Оружие, созданное лишь с одной целью. Оно выковано в самом жарком пламени и закалено древней кровью, его рукоять так же тверда, как и моя решимость, а лезвие так же смертоносно, как и моя ярость. Я выпрямляюсь и сжимаю рукоять, внизу угасают вспышки выстрелов.
Время пришло.
— Владыка Император, Отец Сангвиний.
Мы признаём свои изъяны.
Мы недостойны сражаться во имя твое.
Наша кровь слаба, наши победы жалки.
В смерти мы раскаиваемся.
Я помолился за своих братьев и прыгнул со шпиля, едва последний звук покинул мои губы. Я падал бесшумно, не включив прыжковый ранец и расправив крылья, чтобы замедлить полёт. Я падал, словно багровый призрак с почерневшего неба.
Скалобетон мостовой раскололся под ногами. Один из проклятых обернулся и зарычал на меня, издал жуткий, полный голода и жажды звук. Я срубил голову с его плеч, топор рассёк шею прежде, чем лезвие покрылось кровью. Тогда ко мне обернулись другие. Их болтеры взревели. Я среагировал инстинктивно, схватив падающий труп первого и притянув к себе. Тело содрогнулось от разрывных снарядов. Я наступал, пока они разрывали тело мёртвого брата на части, осыпая меня осколками брони и клочьями плоти.
Отбросив свой мёртвый щит, я крутанулся, рассекая руку одного, а следующим резким выпадом — другого. Я услышал грохот, когда на землю рухнули руки и оружие проклятых. Другие продолжали стрелять.
Снаряд врезался в мой наплечник, и я рухнул, прокатившись, перехватив топор так, чтобы лезвие было отклонено в сторону, а обух вперёд. Поднявшись, я ударил, позволив рукам соскользнуть к краю рукояти, чтобы ударить дальше. Оружие обрушилось на лицо, и я услышал, как треснула шея за мгновение до того, как опрокинулось тело.
Я зарычал, упав на колено, когда мой бок разорвал снаряд. Лязг пустого магазина избавил меня от новой боли, и пятый с рёвом отшвырнул болтер. Схватив меч обеими руками, он бросился на меня. Я припал к земле, следя за его движениями. Он намеревался расколоть мой череп от виска до щеки и перехватил оружие, смещая вес. И тогда я ударил. Он умер, прежде чем смог замахнуться, мой топор разрубил его от бока до плеча.
Двое обезоруженных раньше пришли в себя. Я слышал, как они приближаются сзади, как воют их цепные мечи. Я обернулся и парировал удары. Они были грозными врагами, но я был лучше. Не высокомерие и не тщеславие, но истина придала мне сил, когда я отбросил их назад. Я был рождён для этого так же, как звёзды рождаются, чтобы стать сверхновыми. Даже если бы у меня не было тела, то моя душа продолжала бы сражаться, пока от падших братьев не осталась бы лишь груда останков. Активировав прыжковый ранец, я использовал ускорение, чтобы крутануться по дуге и рассечь их нагрудники. Они дрогнули, шатаясь от ран, и тем дали мне достаточно времени, чтобы отрубить головы.
Брат Элогис, брат Увалл, брат Хаурес, брат Ситри и брат Асаг. Я развернул свисающую с брони полоску пергамента, запоминая имена тех, чьи тела сваливал в кучу. Именно сейчас, в мгновение между смертью и забвением мой долг был самой тяжкой ношей. Такие воины никогда не получат достойной могилы, их имена не будут увековечены в анналах ордена и исчезнут из Зала Героев. Они потеряны и должны остаться такими. Лишь я и только я буду их помнить…
— Только в смерти… — прошептал я, бросив мельта-заряд. Взрыв испарил останки. Безмолвным стражем я ждал, пока рассеется жар, а затем собрал пепел и провёл ладонью по лезвию Топора Палача. Моя кровь смешалась с пеплом, который я размазал густым слоем по крыльям.
Дело сделано.
Преклонив колени, я посмотрел на небо и сжал розарий раненным кулаком.
— Сангвиний, дай мне силу…
В этот раз я молился за себя. Ибо это были дети Расчленителя, и смерть их не будет забытой.
Дэвид Эннендейл
Тифус: Вестник Чумного Бога
Благовещение взывало к Тифусу своей чистотой. Это был мир образцовой веры и предельного единомыслия, где каждая мысль, слово и деяние безукоризненно посвящались ложному богу. Богу, который даже не принимал реальности собственного гниения. Как мог Тифус отвергнуть подобное приглашение? Особенно услышав голос, которым оно было произнесено.
Неповторимый мир заслуживал неповторимой судьбы.
Пока «Терминус Эст» уничтожал орбитальную оборону Благовещения, Тифус спустился на поверхность в «Громовом ястребе» «Копиа Морби». Он снизошел с небес на почерневших зеленых крыльях. Его целью был шпиль улья Тропарион — центр власти планеты. На вершине, глядя сверху на жизнь двух миллиардов обитателей, располагался Собор Взора. Это была точка пересечения божественного и подчиненного. Точка, к которой обращали свои взгляды даже самые гнусные из жителей подулья. И именно из этой точки Экклезиархия распространяла Волю Императора.
— Сбросьте меня на верхушку, — распорядился Тифус.
— Одного, господин? — спросил пилот Уредо.
— Одного, как и подобает посланнику, — стоя у боковой двери и держа косу Жнец Жизней, он улыбнулся. Между зубов ползали насекомые. — Я недолго пробуду один.
Посреди четырех игл-шпилей собора находилась посадочная площадка. Когда Уредо подвел к ней десантно-штурмовой корабль, турели на башнях открыли огонь. Заряды тяжелых стабберов застрочили по фюзеляжу «Копиа Морби».
Тифус отодвинул дверь.
— Предоставляю вам заглушить эти пушки, — произнес он и выпрыгнул.
Он пролетел десять метров и рухнул на крышу, словно керамитовый метеор. Рокрит растрескался под сапогами. Насекомые улья зажужжали в предвкушении. По другую сторону площадки располагался пятый, куда более широкий шпиль. Он был самым высоким из всех. Вершиной Благовещения. Тифус зашагал к нему. На его пути были лишь смертные защитники собора. Множество их стояло перед дверью, ведущей внутрь здания. В рядах Братского Ополчения Благовещения присутствовал больший процент тренированных бойцов и бывших гвардейцев, чем на большинстве планет, а их количество исчислялось по меньшей мере миллионами. Тифус предпочитал думать, что все население этого шара бездумно отдало бы себя делу. Так его действия здесь принесли бы еще больше удовлетворения.
При его приближении люди попятились назад. Они были ничтожествами, недостойными даже той смерти, которую он им нес. Многие вопили от страха. Но все же они сражались. На Тифуса тщетно обрушивался лазерный обстрел. Затем, когда до них оставалось лишь несколько шагов, крупный мужчина в выцветшей форме Защитного Ополчения Благовещения выстрелил из гранатомета. Разрывной заряд попал Тифусу в живот. Он пробил дыру в доспехе и чуть не сбил с шага. Из пробоины появилось темное облако, гудящее крыльями. Рой бросился на защитников.