— Слово Борису Тургенчикову, — объявил ведущий. — Теперь пусть он расскажет, в чем сила. А я попрошу зал не шуметь. Писателю трудно.
И глумливо улыбнулся.
— Я не считаю, что сила в правде, — сказал я. — Сила в справедливости. Потому что правда у каждого человека своя, а справедливость — она общая, учитывающая все индивидуальные правды. И я хочу, чтобы вы поняли: у моего подзащитного тоже есть своя правда. Мне, как и большинству из вас, она мягко говоря неблизка. Очень легко поддаться желанию объявить человека, который исповедует неприятные тебе взгляды, закоренелым злодеем. Моя задача как защитника не отстаивать политическую позицию Хомяченко — я ее отнюдь не разделяю, а отделить ее от живого человека. Показать, что это человек с принципами, хоть эти принципы нам и не нравятся.
В оставшиеся четыре минуты я коротко рассказал о том, что правда, которую отстаивает мой подзащитный, — государственнический взгляд на Россию, имеет долгую историю и что среди государственников были не только злодеи, но и люди весьма достойные: Сперанский, Лорис-Меликов, Столыпин.
Мне кажется, я хорошо говорил. Во всяком случае, слушали меня неплохо. Баобабченко несколько раз вставлял едкие реплики, но ему не хлопали.
В перерыве между раундами Добряков шепнул мне:
— Супер. Правильно делаете, что не огрызаетесь на его шпильки. Вы выглядите солидно, а он шпана шпаной. И про Столыпина класс. Даже тетя Мотя из Зажопинска про него что-то слышала. А про Сперанского и этого, другого, присяжные погуглят. Глядите, ваш рейтинг перевалил за 30 процентов. Это очень круто.
Вторая половина шоу тоже прошла неплохо. Мой оппонент хамил и драл глотку, я был корректен и в ответ на грубости лишь слегка приподнимал бровь. Искоса поглядывал на себя в монитор. Выглядел я весьма достойно. И цифра поддержки понемногу росла. Под конец мы почти сравнялись.
На улицу, под вспышки и крики, я вышел, в общем, довольный. Сделал что должно, а там будь что будет.
И тут произошло ужасное происшествие. Даже два ужасных происшествия, одно за другим.
У подъезда темнела густая толпа, разделенная полицейскими надвое. Слева рокотали взыскующие возмездия. Я прочитал плакаты: «Беса в ад!», «Хомяк ще не здох!», «Рашизм не пройдет!». Справа, кажется, собрались сторонники Хомяченко. Я, честно говоря, и не подозревал, что такие в сегодняшней России имеются. Вместо плакатов они держали бело-сине-красные флаги и почему-то хоругви.
Слева меня встретили свистом и улюлюканьем, справа — криками одобрения. Я попятился, хотел ретироваться к двери, но тут ко мне подбежал некто угловатый, ощеренный, размахнулся — и я ослеп, мое лицо залепило какой-то текучей дрянью.
— Это тебе от украинцев!
Я ощутил сладковато-перечный запах. Опять кетчуп!
Разлепил глаза. Увидел свалку. На моего обидчика накинулись, сбили с ног.
Какая-то дама сердобольно приложила к моему запачканному лицу платок. Подняла его, показала всем. Там осталось пятно.
— Как Спас Нерукотворный! — крикнула дама. — Слава патриоту России, русскому писателю Тургенчикову!
Справа все закричали, захлопали.
Даже не знаю, что было хуже — кетчуп или вот это.
Глава пятая
РАСПНИ ЕГО!
«Парад суверенитетов» продолжается. Вятская республика настаивает на восстановлении границ 1489 года.
Чеченский султанат объявил войну Аварскому ханству. На спорную территорию введены азербайджанские миротворцы.
«Патриотическое крыло» партии «Честная Россия» объявило о возвращении в «Единую Россию», которая после годового интервала вновь становится крупнейшей фракцией Думы.
Сегодня, будет вынесен приговор на «Процессе века». Эксперты прогнозируют пожизненный срок без права апелляции.
Судебное разбирательство, вымотавшее мне все нервы, рассорившее меня с массой хороших людей и сделавшее меня любимцем людей отвратительных, наконец подходило к концу. За эти месяцы развалилась на куски федерация, все демократы друг с другом переругались, сменилось три правительства, рейтинг президента скатился до однозначных цифр, на окраинах попахивало резней, но сага «Свой среди чужих, чужой среди своих», в которой я против собственной воли оказался главным героем, слава богу, завершалась.
Я давно уже выходил из дому только под защитой телохранителей из движения «Ура, Россия!» — вот какое теперь у меня было окружение. Счет пиджакам, испорченным кетчупом, зеленкой и тухлыми яйцами, шел на десятки. Сразу после вердикта — решено и обещано жене — я собирался вернуться из этой несчастной, озлобленной страны в милый Коннектикут и там, в блаженном покое, приступить к работе над книгой.