Долго задерживаться здесь я не собирался.
— Я, собственно, пришел только потому что… — начал я, но он перебил:
— …Потому что к вам с ножом к горлу пристала лучезарная Вита Фениксовна. Что, собственно, от нее единственно и требовалось. Вы же, разумеется, предпочли бы выступить на моем процессе не в качестве общественного защитника, а в качестве общественного обвинителя, потому что я олицетворяю собою всё, что вы ненавидите.
— Примерно так, — согласился я, довольный, что можно не произносить заранее приготовленную речь.
Хомяченко сел к компьютеру, проворно зацокал по клавишам.
— Вы мягко говоря не одиноки в своей антипатии к моей персоне. Я вот вчера замутил интернет-опрос «Что нам делать с Бесом?». Варианты для голосовалки я предложил такие: «1. Пожизненно посадить. 2. Ради такого случая временно снять мораторий на смертную казнь. 3. Просто пустить Беса погулять по улице». Сгноить меня в тюрьме желают только 4 процента. 42 хотели бы моей казни, а 54 — встретить на улице и разорвать на части. — Он повернулся ко мне. — Вы предпочтете поучаствовать в публичной расправе надо мной или, будучи интеллигентом, тихо отойти в сторонку? А потом всю жизнь помнить, что жертва взывала к вам о помощи, кричала: «Борис Григорьевич, убивают, спасите!».
— Никакой расправы не будет. Вас ждет справедливый, независимый суд. Не такой, как при вашей власти.
— Вы уверены? Наши суды, конечно, были так себе, но по крайней мере они не изображали белоснежность. Всем было ясно, что судья — чиновник, выполняющий приказ. Ваш суд в тысячу раз гнуснее, потому что он с благородной ужимкой, с имитацией непредвзятости. А вся махина так называемой свободной прессы, так называемого свободного интернета, так называемого общественного мнения настроена раздавить одного человека — меня. И я не смогу себя защитить, потому что все меня ненавидят. Что бы я ни сказал, в ответ полетят только плевки.
— А как судили ваших врагов вы? — не выдержал я. — Вспомните судилища над тем же Мандельным?
— Вы хотите, чтобы ваш суд был таким же? Чем же вы тогда лучше нас? — улыбнулся Бес, довольный, что подловил меня. — Только тем, что у вас контролируемый интернет в тюрьме?
— Найдите себе какого-нибудь другого защитника, — сказал на это я, потому что возразить было нечего. — А меня увольте.
— Да это не моя идея — пригласить именно вас. Я на прошлой неделе провел опрос: «Хотите ли вы, чтобы на процессе у Беса был общественный защитник?». Восемьдесят восемь процентов ответили, что хотят.
— Ничего удивительного. Толпа обожает всяческие шоу.
— Второй вопрос был «Кого бы вы хотели видеть защитником Беса?». Называть можно было любое имя. И на первом месте оказались вы. Обошли на восемь пунктов даже Ольгу Бузову.
— Это потому, что все СМИ как раз пишут о моем возвращении. Но я вам не энтертейнер, не звезда эстрады!
— А вы почитайте, что комментаторы пишут. Модератор под ником «Дьявол» (это я) спрашивает: «Почему именно Тургенчиков?». Люди отвечают: «Прикольно посмотреть, как автор „Виртуоза“ рубится с Фемидой». Или еще — типичное: «Даже создателю „Виртуоза“ не отмазать Беса от кичи».
— Не берите меня на слабó! — разозлился я. — Манипулируйте кем-нибудь другим!
— А еще подумайте вот о чем, — вкрадчиво молвил Бес. — Вы же писатель. Какой уникальный материал сам идет к вам в руки! Представьте, что вы Казимеж Мочарский.
— Кто?
— Ну вот, — укоризненно развел он руками. — Интеллектуал, а такой великой книги не читали. Мочарский, офицер Армии Крайовой, после войны оказался в одной камере с группенфюрером Штропом, палачом Варшавского гетто. Записал откровения эсэсовца и потом выпустил книгу «Беседы с палачом». Я, палач российской демократии, тоже открою перед вами душу. И вы потом выпустите книгу. Ее переведут на все языки, вот увидите. Глядите, я уже и расписку приготовил. — Хомяченко взял со стола листок. — Не возражаю против диктофонной записи, предоставляю Б. Г. Тургенчикову право использовать мои слова любым способом, без дальнейшего согласования. Документ заверен моим адвокатом, всё железно. Тварь ли вы дрожащая, Борис Григорьевич, или вы писатель? Доставайте вашу мобилу, жмите на красную кнопочку. Палач демократии расскажет вам, как и почему он ее казнил.
Не знаю, кто из писателей устоял бы. Я не устоял. Вынул телефон, включил запись.
БЕС: