Подальше от Блэк Хэллоуза.
Если это не позволит взглянуть на вещи объективно, то не знаю, что поможет.
Мы с Дэмиеном — временное явление. После его ухода будет не так больно, если буду придерживаться плана мести и беспокоиться о себе.
В этом мире так много вещей, которые хочу увидеть, и так много всего, что хочу испытать.
Свобода — в равной степени пугающая и освобождающая вещь.
— Это не к добру, — шепчу я, когда губернатор Бексли и еще один мужчина в костюме подходят к Андерсону. — Губернатор только что подошел к твоему мальчику, и у него такой вид, будто он вот-вот наложит в штаны.
— Черт, — он ставит бокал на поднос ближайшего официанта. — Нам нужно пойти туда.
Морщусь: — Я останусь здесь. Не хочу приближаться к этому мудаку Бексли без крайней необходимости.
Он не только груб, но и у меня от него мурашки по коже.
— Я могу остаться здесь, — ухмыляется он, — или пойти туда и пнуть его задницу.
— Заманчиво, но уверена, что из-за этого тебя снимут с гонки, — поднимаю пустой бокал. — Иди. Все равно хочу еще выпить апельсинового сока.
Он пристально изучает мое лицо. Знаю, что так Дэмиен проверяет меня, чтобы убедиться, что со мной все будет в порядке. Мне это даже нравится в нем.
— Хорошо, — говорит он спустя минуту. — Я скоро вернусь.
Как только он удаляется, мне хочется вцепиться ему в ногу и умолять его не уходить... но я этого не сделаю.
Я справлюсь. К черту этот город и к черту этих людей.
Расправив плечи, подхожу к столу с закусками и прохладительными напитками.
Как раз наполняю свой бокал, когда чувствую, что кто-то подходит сзади.
— Туалет на третьем этаже. Сейчас же, — рычит мне в ухо Каин.
Делаю маленький глоток апельсинового сока, а затем откусываю печенье.
В кои-то веки Каину придется подождать меня. Господь свидетель, я ждала его достаточно долго.
Не спеша иду в ванную, зная, что, как только войду, мне придется притвориться, что влюблена и на его стороне.
Ничего не добьюсь, если он решит, что я настроена против него. И он только оттолкнет меня еще дальше.
А это прямо противоположно тому, чего хочу.
Я хочу, чтобы он был настолько одержим и отвлечен, что начал все портить.
А потом, когда Дэмиен уничтожит его, и Каин останется беспомощным, чувствуя, что ему не к кому обратиться, кроме как к своей Иден...
Я раздавлю его как букашку.
Нет. Подам ему веревку и буду манипулировать до тех пор, пока он медленно не повесится... так же, как он поступил со мной.
— Дыши, — напоминаю себе, когда подхожу к двери уборной. — Дыши и притворяйся невинной.
Рука не дрожит, когда поворачиваю ручку. Голова ясная.
Я справлюсь с этим.
Когда вхожу, он стоит у ряда раковин, прижав руки к бокам.
— Я хотела тебе сказать, — начинаю, подходя к нему, — но не смогла достать телефон...
Жжение от руки, хлещущей меня по щеке, похоже на огонь.
Осознаю свою роковую ошибку в тот момент, когда ладонь соприкасается со скулой.
Она невиновна.
Из-за того, что ярость во мне росла как небоскреб, я и забыл, что у Иден нет доступа к телефону, и она не могла связаться со мной, чтобы предупредить, даже если бы захотела.
Потому что я отослал ее прочь.
И теперь она смотрит на меня как на чудовище... хотя делала только то, о чем просил.
Если и не привел ее к члену Дэмиена раньше, то теперь точно сделал это.
— Дерьмо, — пинаю мусорное ведро, отправляя в кабинку. — Черт возьми.
— Я не могла тебе написать, — говорит она, прижимая руку к коже. — Я...
— Мне очень жаль, — бросаюсь к ней и заключаю в объятия. — Мне так жаль. Не знаю, что на меня нашло.
На самом деле, знаю. Его имя Дэмиен Кинг.
Она молчит. Из нее не вырывается ни стона, ни плача.
Это не похоже на Иден. С каждой секундой она отдаляется все больше.
И во всем виноват Дэмиен.
В панике опускаюсь на колени и прижимаюсь носом к ее животу.
— Пожалуйста, прости меня.
Когда она не отвечает, страх скручивает внутренности. Я не могу жить без нее. И не смогу. Я убью ее, прежде чем позволю Дэмиену или любому другому мужчине разрушить то, что принадлежит мне. Он не получит мою Иден.
— Мне нужно, чтобы ты простила меня, — я судорожно дергаю за ткань платья. — Я бы никогда не причинил тебе боль.
— Ты только что это сделал, — шепчет она.
Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Я никогда не хотел рассказывать ей о своем отце или брате — хотел, чтобы она верила, что у меня была идеальная семья, пока ее не омрачила трагедия, как и у всех остальных.