– Нет! – в панике воскликнула графиня и уставилась на художника, сердитая и испуганная.
– Но, дорогая, – смутился Блэк, отложил блокнот и поспешил к графине. – Я думал, что вы не ждете от меня ничего иного. Я не посоветовался с вами, но знал, что с епископом вы в дружеских отношениях, да и другого места, где мог бы остановиться гость, здесь нет. Не может же он спать с крестьянами, не так ли? Или под прилавком в винном магазине? Кроме того, он – ваш соотечественник… и мой. Я думал, вы только обрадуетесь. Если я пошел вразрез с вашими желаниями, то никогда не прощу себя.
Он упал на колени рядом с ней, как кающийся грешник.
Графиня пробежалась пальцами по его волосам.
– Нет, нет, Ники. Вы просто удивили меня, вот и все. Я… мне не хотелось бы их видеть. Разумеется, вы поступили правильно. Я с радостью приму этого священника у себя.
– Я знал, что вы согласитесь! – На лице Блэка вновь засияла улыбка. – Его светлость будет очень доволен. Да и священник, я надеюсь, не окажется занудой. Кроме того… – В его глазах появилась угроза. – Мы сможем следить за расследованием изнутри, не так ли?
– Наверное, да, – лицо графини затуманилось, она начала нервно теребить подол платья. – Но что он будет тут делать?
Николас Блэк неопределенно взмахнул рукой.
– Что делают они все. Задавать вопросы, записывать ответы, допрашивать свидетелей. Кстати, вы, наверное, станете одним из них. Вы знали Нероне, не так ли?
Графиня заерзала на скамье, отвела взгляд.
– Наше знакомство было мимолетным. Я… едва ли я смогу рассказать что-нибудь стоящее.
– Так о чем тогда тревожиться, дорогая? Вы будете сидеть в царской ложе на представлении деревенской комедии. Забудем об этом, давайте-ка я докончу рисунок.
Но, несмотря на все усилия, ему не удалось изгнать из нее страх, и когда Николас начал прорисовывать лицо, карандаш наносил на бумагу совсем не то, что открывалось его глазам. Женщин легко обдурить. Они видят только то, что хотят видеть. И Николас Блэк давно научился использовать их глупость для собственной выгоды.
Закончив скетч, художник протянул его Анне-Луизе, в душе посмеиваясь над удовольствием, которым осветилось ее лицо. Потом приложился к ручке графини и предложил ей удалиться.
– Вы волнуете меня, дорогая. Вы такая красавица. Соберите букет цветов для спальни и позвольте мне докончить картину.
Глядя ей вслед, Блэк неслышно хохотнул. От графини он видел только добро и не держал на нее зла. Но у него были свои тайные удовольствия, и особую радость он находил в моральном унижении женщин, поскольку физически они его не возбуждали.
Анна-Луиза де Санктис тоже умела притворяться. Не следовало считать ее глупой или злопамятной, хотя она не избежала причуд, свойственных среднему возрасту или страстей, все еще живущих в ее теле. Она терпела тиранию художника, потому что, с одной стороны, его уколы задевали тщеславие, а с другой, графиня знала, что все козыри у нее на руках. Блэк хотел, чтобы она финансировала его новую выставку в Риме. Она могла это сделать, но могла и завтра же выгнать его, заставить вернуться к обычной жизни посредственного художника, ищущего благоволения какой-нибудь богатой вдовушки.
Анна-Луиза радовалась, видя, что он тоже стареет, и каждая следующая победа дается ему все с большим трудом. Его злоба ничем не отличалась от злобы ребенка: она причиняла боль, но всегда сочеталась с подспудным осознанием, что без графини ему не обойтись. И уже давно рядом с ней не было человека, который нуждался бы в ней. У нее были свои надобности, но, хотя Блэк понимал, в чем они состоят, и играл на этом, он не мог использовать их против нее. Художник знал о ее страхах и одиночестве, но еще не раскрыл того единственного, что повергало ее в ужас.
И этот ужас подступил к ней сейчас, когда она шла по тенистому саду на вершине холма, созданному богатством и дешевым крестьянским трудом на бедной, истощенной земле Калабрии, Землю для лужков и клумб местные женщины приносили в корзинах. Каменщики вырубали в склонах холма террасы, которые засаживались виноградниками, апельсиновыми деревьями и оливами. Земля уже много столетий принадлежала семейству Санктис, и крестьяне исправно платили дань. Неаполитанские художники покрасили степи и лепные потолки виллы перед тем, как граф Габриэль де Санктис привез в Италию жену – англичанку; тогда же виллу украсили новые картины, статуи, фарфоровые сервизы.