Во, теперь уже у него лицо такое, словно он готов кинутся через стол и оторвать мне башку, но…
…хрен там плавал, как говориться.
— Ах ты поганый щенок, — практически прошипел Штайнберг, глядя то на фотографии в своих дрожащих от ярости руках, то на меня. — Да я же тебя закопаю! Собственными руками удавлю…
— Лопату вам в руки, — равнодушно пожал я плечами, мысленно поблагодарив тот факт, что Лазарев оказался сейчас за скобками этого разговора. — Но, только ситуации это не изменит. Вы смогли каким-то образом получить место в числе присяжных, которые будут рассматривать дело нашей клиентки. И вы готовы любыми способами добиться того, чтобы они осудили невиновного человека…
— ДА СРАТЬ Я ХОТЕЛ НА ВАШУ КЛИЕНТКУ!!! — заорал барон, взмахом руки снося со своего стола и фотографии, какие-то бумаги, ручки и прочую мелочовку. — ДУМАЕТЕ, ЧТО МОЖЕТЕ МЕНЯ ШАНТАЖИРОВАТЬ, УРОДЫ⁈
На лице Штейнберга появилось выражение больше подходящее, попавшему в капкан разъяренному медведю. Он готов был оторвать себе лапу, лишь бы добраться до своего противника и порвать его клыками на части!
— Вперёд! — кровожадно воскликнул он. — Давайте! Расскажите обо всём моей тупорылой жене! Попробуйте! Мне плевать!
— Изабелла невиновна, — без каких-либо эмоций произнес я, прекрасно зная, что сейчас мой хладнокровный и спокойный голос будет для него, как красная тряпка для быка.
— ДА ПЛЕВАТЬ Я ХОТЕЛ НА ТО, ВИНОВНА ОНА ИЛИ НЕТ! — рявкнул Штайнберг, поднимаясь из кресла и нависая над нами. — Я сделаю так, чтобы эту девку посадили, — уже тише оскалился он и повернулся в сторону молчащего Лазарева. — Так что-либо ты увольняешь этого щенка и тогда я собственноручно и с превеликим удовольствием превращу его жизнь в ад, либо сучка, которую ты потрахивал на пятом курсе, сядет на такой долгий срок, что вряд ли у тебя на неё встанет после того, как её выпустят из тюрьмы!
Говорил он всё это с явным наслаждением и удовольствием. Смакуя каждое слово. Сразу видно, у мужика целеустремленность, как у старого злобного бульдога. Такой вцепиться тебе в задницу и будет висеть на ней на чистой злости даже тогда, когда у него кончатся силы. Ему плевать на то, что будет с ним самим. Лишь бы отомстить тому, кто позволил себе думать о том, что мог безнаказанно пятнать его гордость… нет, даже не гордость. Гордыню.
В кабинете повисла молчаливая, тяжёлая тишина. Мы спокойно смотрели на Штейнберга, а тот, оскалившись, смотрел на на нас с чувством победителя. Точнее на меня. Примерно так же, вышеописанный бульдог будет смотреть на истекающий кровью кусок мяса. И плевать на то, какой вред его репутации могут нанести эти снимки. Абсолютно.
Лишь бы башку мне оторвать.
— Ты ведь понимаешь, — тихо и крайне угрожающе проговорил Лазарев, — что после всего этого тебя конец? Я тебя похороню.
— Ты? — злобно улыбнулся Штайнберг. — Ты третий сын своего отца. И вряд ли когда-нибудь получишь шанс занять его место. Или, думал, что одно имя твоего папочки будет для тебя волшебной палочкой? Утри слюни, сопляк! Штайнберги никогда и не перед кем ни склоняли голову. Хоть граф, хоть князь! Тем более какой-то высокородный сынок без прав на наследование!
Он наклонился к Роману, глядя тому в глаза.
— Да я лучше сдохну, чем буду расшаркиваться перед тобой!
Ну, вот все мои догадки и подтвердились.
Я посмотрел на Лазарева и спросил.
— Ну, как думаешь? Достаточно?
— Более чем, как по мне, — со злым довольством произнёс сидящий рядом со мной Лазарев.
Штайнберг удивлённо моргнул, явно не понимая, почему так резко изменился тон разговора. Его взгляд метался, между нами, так что я не стал слишком уж долго мучать нашего барона.
Достал из кармана диктофон, нажал на кнопку, перемотав запись и включил её.
— … ПЛЕВАТЬ МНЕ НА ТО, ВИНОВНА ОНА ИЛИ НЕТ! — зазвучал из динамика голос барона. — Я сделаю так, чтобы эту девку посадили…
— Мне кажется, или это очень похоже на то, что его благородие хочет использовать священную обязанность присяжного в суде для сведения личных счетов? — спросил я своего начальника и тот не без удовольствия кивнул.
— Да. Очень даже похоже.
— Если не ошибаюсь, то за это полагается очень тяжкое наказание…
— От шести до пятнадцати лет, — кивнул Лазарев. — Даже титула могут лишить. Не факт, конечно, но можно добиться и этого. Упирать на то, что этот человек порочит свой титул, страну и государя.
— Но может быть и больше, — тут же добавил я, посмотрев на покрывшегося красными пятнами от злости Штейнберга.