– А с каких пор ты говоришь не как алкоголик с бодуна? – интересуется Венера.
Дремотный усмехается, но не успевает ответить, его перебивает высокий блондин в наряде Геркулеса, протягивающий руку Венере и соблазнительно выдыхающий:
– Потанцуем?
– С удовольствием! – оживляется подруга. – Забери меня от этих ботаников.
Дремотный мрачнеет, сжимает в кулаке стакан и, дважды моргнув, чуть не выплескивает его на блондина – я хватаю его за локоть, предотвращая драку.
Венера уходит с Геркулесом. Я, конечно, не знаю боевых способностей Дремотного, зато я вижу внушающие габариты кавалера подруги, со всеми его бицепсами, трицепсами и тяжелыми кулаками.
Мой друг вздыхает и скатывается на диване, поглаживает светло-серую черепушку игуаны. Я молчу в поисках темы, которой можно парня отвлечь, но выдавливаю лишь:
– Кеша чуть-чуть сменила цвет? Она как-то посинела, очень красивый окрас.
– Ага, – подавленно кивает парень. – Они могут изменять цвет шкуры.
Я наливаю нам пунша и предлагаю Дремотному крабовых чипсов, точнее, я запихиваю их ему в рот. Гостиная залита радужным светом прожекторов, в котором скачут ошалевшие от алкоголя студенты.
Дремотный достает сигарету и закуривает, спустя минуту уныло выдыхает:
– Знаешь, я все это, – Дремотный кидает сигарету в стакан, – только ради нее устроил.
– Ви тебе сильно нравится, да?
– У них прямо серьезно? – тоскливо спрашивает парень, и этот тон настолько несвойственен ему, что я перевожу на Дремотного изумленный взгляд, а он продолжает: – Ну… с ее хахалем.
– Ох… – Я чертыхаюсь. – Надеюсь, что нет.
– Он тебе не нравится? – оживляется Дремотный.
– Он ублюдок.
– А я? Может, ты бы… – Парень склоняется и доверительно шепчет: – Вы же подруги. Ты бы сказала ей, какой я классный и…
– Так-так, сбавь обороты.
– Да ладно тебе, – улыбается он. – Ой, секундочку.
Дремотный вскакивает и бежит на второй этаж. Я замечаю там очень пожилого мужчину с тростью. Он бродит по коридорам, точно голодный стервятник. Через пятнадцать минут мой друг Кощей возвращается, откидывая на ходу плащ, и устало заваливается на диван, ложится головой мне на колени.
– У тебя дедушка дома?
– Ага.
– И он разрешил?
– Забей, он уже ни хрена не слышит. Из комнаты выходит до туалета и обратно. Или на балкон, что нежелательно. Там дождь. Еще заболеет.
– А где твои родители?
– У меня только мама. Отца я не знаю, а мама в Москве. Вот, с дедом живу. Он, правда, уже спятил и к врачу идти не хочет. Говорит, что нас там чипируют. Недавно сжег свой полис. И паспорт. Заколебались восстанавливать.
Я начинаю хохотать.
– Скажи, почему тебе плохо?
– Что?
Дремотный смотрит на меня черными глазами, которые затягивают, будто в космическое пространство, когда он вот так беспрерывно гипнотизирует собеседника. Нельзя давать людям такие глаза! В них сама душа может потеряться.
– Мы с тобой привыкли скрывать чувства, чтобы не расстраивать единственных людей, которые у нас есть, чтобы не показывать им, как на самом деле мы скучаем по родителям, чтобы не обесценивать их заботу. Они ведь пожилые, им несладко. Мы с тобой из одной колоды. Я вижу тебя… настоящую. Ну так… почему больно? Ты красивая, умная, у тебя есть обеспеченный мужчина, который тебя любит, но выглядишь ты куда несчастнее, чем была в прошлом году.
– Все сложно. Отношения причиняют боль, – бормочу я и верчу головой, стараясь спрятаться от магического взгляда Дремотного. – Ты очень наблюдательный. Но мне не плохо, просто я…
– Хочешь, чтобы другие видели, какая ты сильная и крутая, стараешься быть лучшей в учебе, чтобы получить престижную профессию и заткнуть эту дыру, с которой ходишь с детства, боишься, что люди заметят за всей твоей гордостью и независимостью маленькую слабую девочку, которая не знает, как жить.
Я сижу до боли прямая, чувствую, как дрожат пальцы, сжатые в кулаки. Дремотный улыбается, ласково похлопывает меня по руке, и бесконечное космическое пространство в его радужках сменяется родным кусочком ночного неба, которым любуешься из года в год и знаешь каждую звезду.
– Это похвально, – вздыхает он. – Ты перевязала свое горе целью, мечтой, стремлением, а я так не могу. Оттого почти скурвился и, наверное, окончательно себя угроблю. Но я в любом случае умираю… морально. А там недалеко подохнуть и физически. И если уж это так, то приятнее, когда это хотя бы выглядит круто… когда с этим проклятым дымом ты выдыхаешь свою жалкую жизнь, оставляя внутри лишь чистую пустоту…
– Ты жесток к себе.
– Или я не могу себя найти.
– Себя не находят. Себя создают.