– Ты только и делаешь, что врешь! Месяцами вешал лапшу про работу, зная, кто мой отец! Ты был знаком с Лео, знаешь его семью. Ты просто огромный кусок… вранья!
– Нет, вранье – это когда задаешь вопрос, а я даю ложный ответ. Ты меня не спрашивала.
– Ты говорил про работу! На кой черт?!
– Я не лгал, – отрезает он. – Если сказал, что помогу, значит, помогу. Все будет отлично.
– Лжец!
– Я? – Он криво улыбается и через секунду истерично выпаливает: – А сама-то? Зная, какие мерзости творит твой дружок, молчишь в тряпочку! И это я – лжец?
– Сказал человек, прикрывший спину насильника! – рявкаю я. – Серьезно? Что он пообещал за сокрытие правды? Денег? Или тоже работу? Что стоило жизни невинной девушки?
– Ничего, Эмилия. – Шестирко темнеет лицом.
Я хмурюсь, не веря тому, что вижу. Первый раз я по-настоящему задела этого человека. У Виктора до того убитый взгляд, словно на его глазах фашисты расстреляли детей, невероятно трагический, потерянный и обреченный на вечные страдания.
– Вот как? – осторожно уточняю. – Ты у нас покровитель насильников?
Янтарные глаза блестят.
– Я считаю, что совершил отвратительный поступок, если ты хочешь знать о моем отношении к случившемуся; я всегда буду помнить, никогда себе этого не прощу, и нет дня, когда бы я не вспоминал о Еве, если ты хочешь знать об угрызениях моей совести; я поступил так, потому что Давид был моей семьей, если ты хочешь знать причину. Тот человек был для меня всем. Поэтому я понимаю… тебя. Поэтому – не осуждаю. Знаю, что ты чувствуешь. – Он поднимает руки, сдаваясь. – Ударь меня. Бей сколько хочешь. Давай. Я заслужил. Только не считай врагом. И хоть немного послушай. Ты попала в тот же капкан, в который когда-то попал я. Позволь помочь…
После минуты тишины Виктор сглатывает с таким трудом, что мне слышно.
Я зажмуриваюсь.
Сжимаю кулаки до хруста.
Верить в искренность Виктора – глупость, которую я не могу себе позволить. Однако верю. Такую боль в глазах невозможно подделать. Он боялся потерять родного человека, а я боюсь потерять Лео. Кем бы ни были дорогие нам люди, они единственные, кто забрался к нам в душу и разукрасил ее яркими цветами, подарил желание жить, а не существовать…
– Ты не можешь помочь, – бормочу я, бессильно опускаясь на ковер. Ноги словно отрезало. – Никто не может. Вырвать меня из капкана и не оставить в нем кусок моего сердца – не выйдет, ты разорвешь меня на части, и вряд ли я смогу потом оправиться.
– Заблуждаешься, Эми.
Я упираюсь ладонями в ковер. Чувствую, как слезы обжигают щеки. Виктор садится рядом и обнимает меня за плечи.
– Лео будто стал моим отражением, – шепчу я. – Если он исчезнет, это все равно что подойти к зеркалу и вместо себя… увидеть пустоту.
– Зеркало можно разбить, – едва слышно отвечает Шестирко.
Я кладу лоб на поджатые колени. Виктор притягивает меня ближе и тихо продолжает:
– Давид был мерзавцем, но не со всеми. Для меня он был самым родным человеком в моей никчемной жизни. Так сложилось. А я… иногда я совершал чудовищные поступки ради тех, кого любил. Для меня он был братом, Эми. Другой семьи у меня не было. Вернее… у меня был отец, но… вот уж кого лучше бы не было, понимаешь? Разумеется, это не оправдание и не аргумент. Я виноват. Я подонок. И я… – Он вздыхает. – Мне кажется, что каждый заслуживает второй шанс… наверное, это не я, но мне хотелось бы быть тем, кто его заслуживает. Просто знай, что Давид, он… вытащил меня со дна. А Лео убил его. Но ведь не только его, верно? Вчера он едва не убил тебя саму, а ты защищаешь его, хотя адвокат то и дело причиняет тебе зло. Не знаю, любит ли он тебя. Когда любовь настоящая, ты скорее сдохнешь, чем испортишь жизнь тому, кого любишь, однако… в твоих чувствах я не сомневаюсь. И хочу помочь. Самой с таким не справиться. Я знаю, на какие вещи толкает это проклятое чувство, сколько людей всю жизнь страдают из-за кого-то, сколько совершают самоубийство, сколько разрушают свою судьбу…
Я поднимаю на Виктора заплаканные глаза.
– Ты была в той машине, Эми, – говорит он. – Не отрицай. Благо, что жива осталась. И после этого ты по-прежнему любишь Леонида, так? Тогда почему не можешь понять меня?
– Чего ты добиваешься?
– Ничего. Сейчас тебе нужно успокоиться, а потом расскажешь, что знаешь. Этот маньяк не остановится. Краус еще жив. – Шестирко встает и тянет меня за ладони. – Идем. Я налью тебе ромашковый чай, как и обещал. Хочешь, дам в подушку покричать? Вдруг полегчает. Квартиру ты уже разнесла, так что…
– Прости, – бормочу я.
А в голове успокаиваю сама себя: Лео обещал не убивать… никогда… поклялся…