Когда машина останавливается на парковке больницы, заставляю себя посмотреть в янтарные радужки.
– Он такой, какой есть, – говорит Виктор, вытирая большим пальцем слезы с моих щек. Слова звучат тихо, кажутся ветром за окнами. – Ты можешь привести дикого зверя домой и приручить, но когда он проголодается, то сожрет кого-то. И хорошо, если не тебя.
– Лео не зверь, – сипло произношу я. – Он человек…
– Да, он человек. Самое кровожадное создание на планете. Уничтожает не только себя, но и мир, в котором живет.
Я поджимаю губы.
По спине скользит холодная дрожь. Мне нечего ответить. Я и не способна. Чувство, словно рот заклеили скотчем. Не могу нормально дышать.
Виктор выходит из машины, открывает дверь и помогает мне вылезти. Я шатаюсь. Едва удерживаю равновесие. Мужчина предлагает мне остаться в автомобиле. Я твердо отказываюсь. Собираюсь с силами. И бегу следом. Шестирко торопится на место происшествия, но оглядывается, проверяя, в каком я состоянии.
Возможно, он действительно хочет помочь и понимает мою боль, ведь и его душа – кровоточащая рана. Мы оба пострадали из-за тех, кого любим. И не можем себя простить. Виктор так и не оправился от прошлого. Я вижу это. Читаю в печальных глазах. Но мы не можем друг другу помочь: по этой дороге всегда идешь один.
Я мотаю головой. Кривлюсь, когда снежинки ныряют за шиворот. Сглатываю. Бегом бросаюсь к больнице. Я должна увидеть всех, кто убит и покалечен руками Лео!
С каждым шагом в грудную клетку будто проникают осколки: они заполняют тело, облепляют сердце, легкие, мышцы, причиняют невыносимую боль от любого движения.
Меня разрывает на куски!
Однако я спешу следом за Виктором, стараюсь не потерять его из виду.
Габриэль Краус.
Макс.
Ни в чем не повинный Григорий.
Лео послал к черту мои чувства, он не остановился даже после того, как едва не убил меня, не остановился, зная, что я не захочу его видеть, не остановился, дав клятву…
Он предал меня.
И у палаты Габриэля, где толпятся врачи и правоохранители, я осознаю, что никогда больше не смогу заглянуть Лео в глаза, а его прикосновения будут резать больнее раскаленного ножа.
Лео плевать на всех.
Если придется – он и меня убьет.
Он тот, кто есть.
Эти мысли потрясают. Я стопорюсь, но затем решаю, что встретиться лицом к лицу с чем-то ужасным нужно быстрее. Все равно придется. Какой смысл оттягивать момент? Если вырывать из груди сердце, то не в замедленном режиме.
Следом за Виктором я ныряю в палату, чувствую запах лекарств и спирта, а когда вижу мертвого Габриэля на больничной койке – явно задушенного, – перед глазами разливается черная бездна, засасывает в себя глубже, глубже и глубже…
Тьма поглощает… останавливает пульс… дыхание…
«Я не стану убивать… я хочу быть частью тебя… я не оставлю тебя одну…»
Слова звучат в голове, как сломанное радио, они бесконечно повторяются, а я ничего и не вижу перед собой, кроме Лео… протягивающего ладонь прямиком из тьмы, которая вот-вот задушит меня окончательно.
– Эми!
Лед обжигает лоб.
Я разлепляю веки. Понимаю, что лежу в коридоре. На лавочке. Рядом стоит Виктор. И две медсестры.
– Выведите ее, – жестко требует Шестирко совсем не привычным для него тоном.
Меня под руки ведут в другое крыло.
Изо всех сил я стараюсь восстановить рассудок. Мы плывем по коридору. Мимо проносятся обрывки разговоров, белые стены, группы людей, между которыми медсестры лавируют.
– Мне нужно к Максу, – вспоминаю я. – Где он? Макс Краус! Где его убили?!
Я вырываюсь, размахиваю руками, как полоумная, и кричу, что мне нужно к телу друга.
– Ваш друг жив, – успокаивают меня.
– Мне сказали, что его убили!
– Нет, нет, – протестует медсестра. – Мальчик пострадал, пытаясь спасти отца от нападения, но он жив, уверяю тебя, дорогая.
– Так отведите меня к нему! – рыдаю я и от счастья, и от боли одновременно.
– К сожалению, он без сознания, – мягко сообщает медсестра. – Не стоит его беспокоить. Я думаю, что…
– Мне. Нужно. К нему! – верещу я задыхаясь.
Медсестры переглядываются.
– Ладно, только не кричите в его палате, – вздыхает одна из них, и я спешу за ней по лестнице на третий этаж.
Она не заходит в палату. Оставляет меня одну. Я глубоко дышу, пока мир вертится волчком. Стены комнаты сжимаются вокруг меня. Я таращусь на койку с пациентом, который обвешан трубками и бинтами, не сразу признаю, что этот человек – Макс. В палате слышно только пиканье аппарата.
Макс одет в белое, укрыт белым, окружен белыми стенами – словно от него осталась лишь пустота.