– Но… как же вы… ты… как?!
Ковыряясь в замке наручников, он шепчет:
– Проследил за белобрысым, потом ждал, пока он сгинет. Погоди, сейчас освобожу тебя… еще чуть-чуть погоди, солнышко.
– Ждал? Вы видели, что меня похитили, увезли за город, затащили в дом и, возможно, собирались башку прострелить, и просто… ждали?!
– Я бросился за тобой, как только смог. Я видел, как он засунул тебя в машину, но пока добежал до своей, потерял след. Потом отследил по камерам, что Глеб рванул за город. Понял, что в этот дом. И то… лишь потому, что знал о его существовании. Чисто интуитивное предположение.
Одежда Виктора пахнет морозом, шея – свежим грейпфрутом и мхом, а ладони – собакой. На его плечах снежинки, в которые я утыкаюсь носом, на эмоциях обнимаю своего спасителя, чувствую, как с его русых волос на мое лицо сыплется мокрый снег.
– Когда я приехал, он пристегивал тебя наручниками к лестнице, и я не стал вламываться, извини, потому что убивать он тебя явно не собирался. Потом…
Я вновь кричу:
– Минутой раньше он мне чуть мозги не вышиб!
Господи, ну хоть бы солгал, что только приехал, звучало бы поприличнее!
– Радость моя, я этого не видел, – вздыхает Шестирко. – Надеялся, что всю историю о том, какого хрена у вас тут произошло, поведаешь мне именно ты. Глеб еще и во дворе почти час копошился, я следил, думал, что он что-нибудь важное делать начнет…
– Начал?! Я тут час сижу! Рука опухла, как гусеница, из нее вот-вот кость вылупится!
– Увы, ничего компрометирующего.
Наручники с громким стуком падают на пол. Я растираю запястье.
– Почему ты в халате? – удивляется мужчина, и его резкий поворот головы вновь напоминает повадки рептилий.
Виктор набрасывает мне на плечи свое пальто, берет мои ладони в свои, тянет на ноги. Я пошатываюсь.
– Неудачное свидание, – отвечаю, опуская голову. – Худшее… и последнее в жизни.
Шестирко поднимает меня на руки, из-за чего я выкатываю глаза, и несет к дивану, усаживает точно беспомощную девочку, заботливо интересуется, как я себя чувствую, не навредил ли мне Глеб, не изнасиловал ли. На последнем вопросе я открываю рот. Но не отвечаю. Молчу до тех пор, пока Виктор не прижимает меня к себе. Я напрягаюсь. Мозг проводит ассоциацию с Глебом: когда он чуть не раздавил меня на кухне. Однако образ быстро затухает. Виктор гладит меня по макушке, шепчет утешительное, разве что за ухо не треплет, – и спустя минуту слезы из моих глаз начинают катиться неудержимыми реками.
Шестирко больше ничего не спрашивает, похлопывает по спине. Оттого, что он молчит, и оттого, что я не знаю, как рассказать ему правду, – слезы текут и текут бесконечным потоком. Я не могу прийти в себя. Виктор пару раз помогает мне вытирать лицо рукавом его же пальто. Боюсь, чтобы отстирать ткань от всех соплей, которые из меня вытекают, потребуется недельная химчистка.
И хоть рядом с Виктором спокойнее, его появление больше пугает, чем радует. Когда Глеб узнает, кто меня спас, теория получит подтверждение. Я крыса! Которая целенаправленно вошла к Лео в доверие. Шпионка! Подставная кукла!
– Он убьет меня, – выговариваю я. – Или не он. Но кто-то точно убьет. Теперь я не смогу даже выйти на улицу без угрозы быть зарезанной…
Виктор смотрит сочувственно. Янтароглазый. Настороженный. И всклокоченный, будто пробирался через дымоход. Затем выдает скорее утверждение, чем вопрос:
– Ты узнала, кто убийца. Не отрицай.
Невесело усмехаюсь, глядя на свои трясущиеся руки. Пока я изливаю душу, Виктор включает торшер, так что я наконец-то могу хоть что-то разглядеть и щупаю покраснения на коже. Завтра будут синяки.
– Да, – шепчу, сильно нервничая. – Можете пообещать кое-что?
Виктор кивает, внимательно рассматривает мое опухшее лицо.
– Пусть моя бабушка не узнает, что случилось, если… если случится. Пожалуйста.
– Эми, с тобой ничего не случится. – Он берет меня за плечи, пронзает взглядом желтых радужек, словно в него вселился демон. – Я обещаю. Все будет хорошо.
– Вы не понимаете, – сокрушаюсь я. – Когда умерли мои родители, ее жизнь истлела. Она жила, как и раньше, – давала уроки на фортепиано, готовила, убирала, ходила на собрания в школе, но выглядела при этом как манекен. Она жила ради меня. Пожалуйста, не дайте ей узнать правду… ее это убьет.
Слова льются водопадом. Не знаю, зачем я это говорю, но кажется, что сейчас это важно и обязательно нужно кому-то рассказать.
– Успокойся, – настаивает Виктор, хмурясь и вытирая мою щеку. – Не надо, слышишь?
– Вам легко говорить!
– Он не сможет больше причинить вреда. Тем более тебе. Этот маньяк будет гнить в тюрьме до конца времен.