То, что мы ругались, невозможно не заметить, даже Глеб пунцовый от злости, а его кожа всегда гипсово-белая. Про окровавленную ладонь парня и говорить нечего! Меня бьет мелкая дрожь, пока смотрю на его рану, до сих пор не понимаю, как могла это сделать.
Я безмерно рада Стелле!
Боялась, что Глеб воткнет мне этот скальпель в глаз. Когда он выдернул лезвие из кисти и медленно перевел взгляд с острия на меня, открывшую рот, казалось именно так.
– Я… мы… – заикаюсь.
– Глеб, что с рукой? – удивляется Стелла и пересекает оранжерею.
– Порезался, – выдавливает парень сквозь зубы. – Случайно.
Ага, случайно. Между его пальцев кровь водопадом хлещет! На полу алая лужа.
Стелла окидывает меня внимательным взглядом. Я едва не плачу. Господи, я вонзила в человека нож, проткнула руку! Насквозь!
– Почему на ваших лицах такие выражения, словно вы подрались? – интересуется Стелла голосом тихим, но обжигающим собеседника до костей.
Мы молчим, точно провинившиеся дети. Глеб учащенно дышит, прикрывая руку, а я обнимаю себя и – уверена – выгляжу жалко: не лучше избитой бродячей собаки, грустно выпрашивающей кусок хлеба.
На плечо ложится теплая ладонь.
– Хромик, – нежный шепот над виском.
Лео…
Я вмиг обнимаю его, и он, не задумываясь, целует меня в лоб при всех, отчего дрожь, сотрясающая тело, утихает. Иногда этот человек меня пугает, но в остальное время дарует такое глубокое чувство безопасности, что хочется привязать себя к нему веревками.
– Дай, пожалуйста, телефон, – прошу я адвоката на ухо, крепко стискиваю руки на его шее. – Мне нужно позвонить Венере, очень нужно.
– Что случилось? – спрашивает Лео, прижимает меня к своей груди и озадаченно смотрит на друга: – Глеб?
– Пустяки, – шипит тот, обрабатывая рану перекисью водорода.
Я вытаскиваю из пиджака Шакала свой телефон и убегаю из оранжереи.
– Эмилия! – восклицает Лео вслед.
Я с грохотом проношусь по темному коридору, спотыкаясь и истерично всхлипывая смешками, взбегаю по лестнице, лечу быстрее стрижа и подобно ему юркаю в ванную комнату. Закрываю дверь. Теряюсь, потому что вижу еще двери. Здесь три помещения: душ и туалет – в остальных двух, а в основном – джакузи. Оно круглое и встроено в пол.
Припадаю спиной к прохладной золотистой плитке, скатываюсь по стене и роняю голову на подтянутые к груди колени.
В соседней комнате не до конца закрыт кран. Звук падающих капель – единственное, что нарушает тишину. Нет звука отвратительнее…
У меня дома кран был сломан почти всегда, и когда у бабушки случился инфаркт, а врачи приехали ее спасать, я сидела на кухне и ждала. Ее забрали. А я осталась одна. Слушала, как медленно падают и разбиваются капли, слушала до тех пор, пока наша соседка, бабушкина подруга, не пришла и не сообщила, что бабушка жива. В тот день я поняла: мы не знаем, какая капля станет последней, не знаем, какой последний раз действительно станет последним…
Мне было десять.
Растираю глаза. Моргаю, привыкая к сиреневым светодиодным лентам, обрамляющим потолок, затем ввожу пароль на телефоне. Собираюсь связаться с Венерой, но замечаю сообщение от Шестирко.
«Эми, я все объясню. Позвони мне».
Размечтался!
Вот сейчас вообще не до тебя!
Мотаю головой. Надо сосредоточиться. Так, Венера. Венера…
Ох, прекрасно, а что я скажу ей? Детка, парень, в которого ты влюблена, отбитый психопат, желающий от меня избавиться? Звучит как бред шизофреника, ей-богу! Или как припадок нарциссизма.
Одновременно у меня трещит крыша от того, что я наделала. Картина, как я проткнула Глеба скальпелем, отпечаталась в памяти и бесконечно прокручивается лентой кинофильма.
Я вновь обнимаю ноги. Не день, а катастрофа.
– Вот ты где, – произносит Лео глубокомысленно, словно взвешивая слова. Он появляется в двери, запирает ее и встает передо мной на колено. – Ты плачешь?
– Мне тошно.
– Глеб что-то сделал? – Шакал вздыхает и приподнимает мой подбородок двумя пальцами. – Или опять угрожал? Говори.
Я прикусываю губы. Ну да, угрожал. Выгонял. Оскорблял. Только вот паршиво не из-за этого. Перед глазами кровь. Океаны крови!
– Я не хотела, – еле слышно оправдываюсь, – все вышло случайно…
Сиреневая подсветка мягко обрамляет черный пиджак Лео, и мне кажется, что свет отталкивается от Шакала, как от заклятого врага, боится прилипнуть.
– Так это ты в Глеба скальпель вонзила? – уточняет адвокат, потирая свою легкую щетину. – С каждым днем поражаешь все больше. Ты из-за этого льешь слезы? Серьезно? Плачешь, потому что кого-то порезала, а не потому что тебя обидели?