– Ты очень непослушна, мой мятежный разноглазый ангел.
Я глажу жесткий рельеф живота Лео, его твердую грудь… ну почему этот мужчина настолько хорош? Кончиками пальцев провожу по плечу, по развитой дельтовидной мышце.
– Тебе нравится, – усмехаюсь, слегка царапая смуглую кожу, – когда я не слушаюсь.
Лео загадочно улыбается. Стаскиваю с него одеяло, веду ладонью по торсу, ниже… останавливаюсь на его достоинстве, сжимаю сквозь штаны. Слегка двигаюсь на мужских бедрах. Ох, главное самой мозг не выронить. Так-так.
Прикусываю нижнюю губу Лео, ласкаю языком, а когда он проталкивает свой язык мне в рот, отстраняюсь.
– Расскажи мне… о своей семье, – шепчу я.
– Думаешь, подобные вопросы задают, держа руку на члене собеседника?
– У всех свои фетиши.
Я вижу, как вздрагивают губы Лео, хотя он и скрывает улыбку.
– Эми…
– Расскажи.
– Что? – Он обессиленно откидывает голову.
Я провожу языком вдоль его горла, оставляю влажную дорожку. Лео шумно втягивает воздух, разминает пальцы, которыми очень хочет меня схватить за что-нибудь. По глазам видно.
– Твоя семья не ладила с семьей Гительсонов, да? Стелла – родная сестра папы или мамы?
– Как ты поняла?
– По проигранному в суде делу. Хозяин этого дома был не тем, кто проигрывает.
Лео заинтересованно наклоняет голову вправо.
– Стелла – сестра моего отца. Да, они не ладили. Отец ничего не принимал от сестры, никакой помощи. Гордость его и погубила, – он выразительно заканчивает последнюю фразу.
– На меня намекаешь?
– Разве мы говорим о тебе?
– Нет. Но интонации в словах всегда что-то означают. Твои интонации отзеркаливают меня.
– Эми, тяжело соображать, когда ты сексуально ерзаешь на мне… еще и в раскрытом халате.
– Правда? – Я снимаю халат, отбрасываю его в сторону. Остаюсь обнаженной. – Так лучше?
Гортань Шакала дергается. Взгляд малахитовых глаз жадно пробегает по моим соскам, талии, раздвинутым ногам…
Неожиданно для себя вспоминаю слова Виктора: «Он мужчина. Его желания контролировать сложнее».
Я сглатываю и прижимаюсь к груди Лео, кусаю адвоката за мочку, ласкаю языком впадинку за ухом, затем чуть приподнимаюсь и спрашиваю:
– Почему твой отец не любил мужа сестры?
– Что-то мне подсказывает, – хрипит Лео, закатывая глаза от удовольствия, когда я запускаю ладонь ему в штаны, – ты знаешь ответ на вопрос.
– Он был связан с мафией?
– Он ей руководил.
– Гительсон затянул тебя… в дело?
– Нет.
Я прижимаюсь плотнее. Лео издает хриплый стон и дергает пристегнутыми руками, едва не разламывая спинку кровати. Болезненная истома пробуждает сладкую ломоту и в моем теле. Я упираюсь в теплую грудь адвоката, смотрю в его глаза, снова вращаю бедрами, потираюсь о твердый напряженный орган.
– А кто? – томно спрашиваю.
Темные брови Шакала сходятся морщинкой на переносице.
– Зачем тебе это?
– Я хочу знать о тебе все.
Припадаю к его губам. Лео отвечает – с голодом и страстью, – жестко втягивает мой язык. Лишь на три секунды. И я останавливаюсь. Получаю в ответ алчный пожирающий взгляд. Ой, только посмотрите, как он злится. Потрясающе. Сложно сказать почему, но его нужда срочно оказаться во мне дико заводит. Хочется издеваться над ним бесконечно. Пока он не начнет молить о пощаде. Интересное чувство… власть над кем-то. Пусть и такая животная.
Спускаюсь с поцелуями по шее, торсу Лео… снимаю черные штаны, ловлю лихорадочный вдох моего мужчины. Скольжу кончиками пальцев по низу его живота. Но не касаюсь главного. Лео тяжело дышит, вот-вот сорвется с цепей и накинется на меня, но это того стоит.
Он потерял контроль.
– Ты обновил татуировку?
Веду ногтем по дорожке колючей проволоки на предплечье Лео. Еще в джакузи я заметила, что татуировка удлинилась.
– А? – приглушенно стонет он, останавливая взгляд на моей груди.
Я чувствую, как внизу живота влажно… этот его взгляд… слишком острый и сладкий одновременно, кровь вскипает, и я ощущаю себя невероятно живой. Словно до того, как я встретила Лео, мира и не существовало. Я жила в искусственной реальности. А он – вытащил меня.
– Колючая проволока из ступенек, – шепчу, приходя в ужас от нахлынувших мыслей. – Ты набил новую ступень.
– Эми…
– Что она означает? Подобное не набивают для красоты.
– Детка…
– На ней тридцать шесть ступеней… было. Теперь тридцать семь. Сколько там известных убийств повесили на киллера? Тридцать… шесть, если меня не подводит память.
– Зачем…
– А память меня редко подводит.
– Сними наручники, – рычит он, делая рывок, да такой яростный, что страшно.