Глупо, конечно, было так думать, теперь он это понимал. Колли никогда никому не уступала. Эта черта у них была общей. А еще по прошествии времени он начал допускать, что – может быть, пожалуй, вероятно – вел себя не лучшим образом. Не справился с ситуацией так умело и эффективно, как мог бы. Как должен был справиться.
Это не меняло коренным образом положения дел, – по существу вина за случившееся все равно лежала на ней, – но осознание того, что и он не во всем оказался на должной высоте, открыло возможность для обдумывания новых подходов.
Джейк не мог отрицать, что поток электричества между ними вспыхивает до сих пор. И если проект «Антитам» даст ему такую возможность, он направит этот поток в нужное русло. Он вернет ее во что бы то ни стало. И что бы ни тревожило ее сейчас, она ему об этом расскажет. Она позволит ему прийти к ней на помощь. Даже если ему придется связать ее по рукам и ногам и клещами вытаскивать из нее правду.
Колли не ожидала, что ей удастся уснуть, но вскоре после рассвета свернулась калачиком на постели в своей комнате, обхватив руками подушку, как в детстве, когда была больна или расстроена.
Она была так истощена физически и морально, что больше не ощущала ни тошноты, ни головной боли. И боль, и тошнота, и страшная тяжесть в груди вернулись, когда она проснулась четыре часа спустя, когда хлопнула входная дверь и ее позвал полный радостного возбуждения голос матери.
Колли медленно спустила ноги на пол, села и обхватила голову руками.
– Колли! – Чистая радость прозвучала в голосе влетевшей в двери Вивиан. – Детка, мы понятия не имели, что ты приедешь домой. Я увидела твою машину у подъезда и глазам своим не поверила! – Она торопливо обняла Колли, провела рукой по ее волосам. – Когда ты приехала?
– Вчера. – Колли не подняла головы. Она не была готова посмотреть матери в лицо. – Я думала, вы с папой в Мэне.
– Так оно и было. Мы решили вернуться домой пораньше. Твой отец жить не может без своего сада, ты же знаешь, а в понедельник ему уже приступать к работе. Детка… – Вивиан подхватила Колли под подбородок и приподняла ее лицо. – Что случилось? Ты не заболела?
– Просто немного не по себе. – Глаза у матери карие, но не такие, как у нее самой: темнее, глубже. Они изумительно смотрелись на ее молочно-белом лице с нежным румянцем. И волосы другие – цвета топленого молока. – Папа здесь?
– Конечно, здесь. Бросил вещи в машине и побежал осматривать свои обожаемые помидоры. Девочка моя, ты ужасно бледна.
– Мне надо с вами поговорить. С вами обоими. – «Нет, нет, нет, я не готова!» – кричал голос у нее внутри, но она оттолкнулась руками и поднялась на ноги. – Ты не позовешь папу в дом? А я пока умоюсь.
– Колли, ты меня пугаешь.
– Прошу тебя! Дай мне только минуту, я умоюсь и сразу спущусь.
Не давая Вивиан времени возразить, Колли выбежала из комнаты в коридор и скрылась в ванной. Там она открыла холодную воду и плеснула пригоршню себе в лицо, стараясь не смотреть в зеркало. К этому она тоже была еще не готова.
Когда она спустилась вниз, Вивиан стояла в холле, сжимая руку мужа. «Какой он высокий, – подумала Колли. – Высокий, стройный, красивый. И как прекрасно они смотрятся вместе! Доктор Эллиот Данбрук и его прелестная жена Вивиан».
Они лгали ей всю жизнь.
– Колли, ты до смерти напугала свою мать. – Эллиот подошел к ней и крепко обнял. – Что случилось с моей девочкой?
Слезы жгли ей глаза.
– Я не ожидала, что вы вернетесь сегодня, – сказала Колли, высвобождаясь из его объятий. – Я думала, у меня будет больше времени. Мне надо было обдумать, что я вам скажу, но придется начать разговор, не откладывая. Нам надо сесть.
– Колли, у тебя неприятности?
– Я не знаю, кто я такая, – просто ответила Колли и прошла через холл в гостиную.
Безупречная комната, подумала она, свидетельствующая о богатстве и тонком вкусе хозяев. Тщательно подобранная антикварная мебель в безукоризненном состоянии. Удобные кресла с обивкой глубоких насыщенных тонов, предпочитаемых и мужем, и женой. Хорошие картины на стенах, великолепие светильников старинного хрусталя. Семейные фотографии в рамочках на каминной полке, при виде которых у нее защемило сердце.
– Я должна спросить вас… почему вы никогда не рассказывали мне об удочерении.
Из горла Вивиан вырвался всхлип. Губы у нее дрожали.
– Колли, с чего ты взяла…
– Только, ради бога, не надо отрицать. Не надо. – Каждое слово давалось Колли с трудом. – Простите меня, но я видела документы. – Она бросила взгляд на отца. – Я взломала ящик картотеки и сейфовый ящик, который был внутри. Я видела медицинские записи и документы на удочерение.
– Эллиот, как ты мог? Ты же обещал!
– Сядь, Вивиан. Сядь. – Он пододвинул ей кресло, силой заставил сесть. – Я не смог их уничтожить. – Погладив жену по щеке, как испуганного ребенка, он повернулся к Колли. – Это было непорядочно.
– А порядочно было скрывать от меня правду о моем рождении?
Плечи Эллиота поникли.
– Для нас это не имело значения.
– Не имело…
– Не вини отца, Колли. – Вивиан взяла мужа за руку. – Он сделал это ради меня. Я заставила его пообещать. Я заставила его поклясться. Мне хотелось… – Слезы потекли по ее лицу. – Не надо меня ненавидеть, Колли. О боже, не надо меня ненавидеть. Ты стала моей дочкой с той минуты, как я взяла тебя на руки. Все остальное не имело значения.
– Взамен ребенка, которого ты потеряла?
– Колли, – вмешался Эллиот. – Не будь жестокой.
– Жестокой? – Кто он, этот человек, глядящий на нее с таким упреком и с такой печалью? Кто ее отец? – Ты можешь упрекать меня в жестокости после того, что сделал?
– А что, собственно, мы сделали? – бросил он в ответ. – Мы тебе не сказали. Разве это так важно? Твоя мать… Поначалу ей нужна была эта иллюзия. Она была безутешна, она так и не оправилась от потери. Она больше не могла родить. Когда появился шанс удочерить тебя, мы за него ухватились. Мы полюбили тебя, мы тебя любим не потому, что ты заменила нам дочь. Ты и есть наша дочь.
– Я не смогла примириться с потерей ребенка, – вставила Вивиан. Каждое слово давалось ей с трудом. – После всего, что мне пришлось пережить… После двух выкидышей, после того, как я все сделала, чтобы родить здорового ребенка… Мне была невыносима мысль, что люди будут видеть в тебе… суррогат. Мы переехали сюда, чтобы начать жизнь сначала. Мы втроем. А все остальное не имело значения. Я обо всем забыла. Это не имеет никакого отношения к тому, кто ты такая. Это не имеет никакого отношения к тому, кто мы такие и как мы тебя любим.
– Вы купили ребенка на черном рынке. Вы взяли ребенка, украденного из другой семьи. И это не имеет значения?
– О чем ты говоришь? – Лицо Эллиота вспыхнуло гневом. – Как ты можешь говорить подобные вещи? Это чудовищно! Чем мы заслужили подобные обвинения?
– Вы заплатили четверть миллиона.
– Совершенно верно. Мы договорились о частном удочерении, а деньги ускоряют этот процесс. Конечно, это несправедливо по отношению к бездетным парам, не располагающим такими средствами, но это не преступление. Мы согласились на гонорар, согласились на вознаграждение биологической матери. Обвинять нас в том, что мы тебя купили, украли, – значит уничтожать все, что мы собой представляем как семья.
– И ты не спрашиваешь, почему я явилась сюда среди ночи, почему просматривала твои бумаги, почему взломала ящик?
Эллиот провел рукой по волосам и сел.
– Я ничего не понимаю. Ради всего святого, Колли, неужели ты думаешь, что я способен рассуждать логически, когда ты бросаешь нам такие обвинения?
– Вчера вечером ко мне в номер мотеля пришла женщина. Она смотрела новости по местному телевидению. Я там выступала, рассказывала о раскопках. Она сказала, что я ее дочь.
– Ты моя дочь, – с тихой яростью в голосе перебила ее Вивиан. – Ты мой ребенок.
– Она сказала, – продолжала Колли, – что двенадцатого декабря 1974 года ее трехмесячная дочь была похищена. Это случилось в торговом центре Хагерстауна, штат Мэриленд. Она показала мне свои фотографии в тридцатилетнем возрасте, фотографии своей матери. Сходство очевидно. Волосы, овал лица. Эти проклятые три ямочки. Я сказала ей, что этого не может быть. Я сказала ей, что не была удочерена. Но оказалось, что была.