Рабочие папки каждый сотрудник «Дрейк энд Суини» хранил под замком, оставляя для всеобщего обозрения дела только бывших клиентов. Заставить его показать текущую документацию коллеге мог разве что приказ старшего компаньона либо члена исполнительного комитета.
Дело о выселении, с которым я хотел ознакомиться, проходило как текущее и наверняка после эпизода с Мистером стало более конфиденциальным, нежели было ранее.
Ассистент просматривал ксерокопии, я спросил, где офис Брэйдена Ченса. Молодой человек кивком указал на распахнутую дверь в противоположном конце просторного холла.
К моему удивлению, Ченс оказался на месте. Он восседал за столом с видом чрезвычайно занятого человека. Естественно, мое вторжение не доставило ему удовольствия. Гораздо вежливее было бы договориться о встрече по телефону. Но протокольная казуистика в данный момент меня не волновала.
Он даже не предложил мне сесть, и то, что я все же опустился на стул, не улучшило его настроения.
— Вы были в числе заложников, — сообщил мне Ченс, с трудом вспомнив мое лицо.
— Да, был.
— Ужасное испытание.
— Прошло, и ладно. Этот парень с пистолетом, покойный мистер Харди, четвертого февраля был выселен из своей клетушки на складе. Процедура выселения готовилась нашими юристами?
— Так точно, — резко ответил Ченс. Судя по агрессивному тону, этот вопрос сегодня уже затрагивался. Похоже, Ченс успел детально обсудить его вместе с Артуром и другими господами из высшего руководства. — И что с этого?
— То есть Харди пошел на самовольный захват?
— Да, черт побери! Все они там захватчики. Наш клиент хотел только восстановить порядок.
— Вы уверены, что это был именно самовольный захват?
У него задрожала щека и налились кровью глаза.
— Чего вы добиваетесь?
— Нельзя ли мне ознакомиться с делом?
— Нет. К вам оно не имеет ни малейшего отношения.
— А если вы ошибаетесь?
— Кто возглавляет ваш отдел? — Он изготовился записать имя человека, который поставит меня на место.
— Рудольф Майерс.
Ручка забегала по бумаге.
— Я очень занят. Будьте любезны, оставьте меня в покое.
— Почему мне нельзя посмотреть папку?
— Потому что это моя папка, и я говорю — нет. Достаточно?
— Маловато.
— Придется удовольствоваться тем, что есть. Вон! — Ченс встал и дрожащей рукой указал на дверь. Улыбнувшись, я вышел.
Ассистент в холле слышал каждое слово. Мы обменялись озадаченными взглядами.
— Ну и дерьмо, — одними губами сказал он.
Я вновь улыбнулся и согласно кивнул. Дерьмо и глупец.
Будь Ченс поумнее и пообходительнее, он бы объяснил, что Артур или иной небожитель приказал изъять дело из свободного доступа, — такой ответ не дал бы мне повода к подозрениям. Теперь стало ясно: что-то тут нечисто.
Похоже, добраться до дела будет трудновато.
С тремя сотовыми телефонами — один у меня в кармане, другой в сумочке у Клер, третий в машине — да двумя пейджерами проблемы связи для нас вроде не существовало. Однако в нашей семье все было не как у людей. Переговорить мы смогли только около девяти. Минувший день напрочь лишил ее сил. Само собой, работа Клер была несравнимо изнурительнее той, которую выполняю я. В эти бирюльки мы оба играли с откровенным бесстыдством: моя работа важнее, потому что я врач (юрист).
Но мне надоело играть. Было совершенно ясно, что потрясение, которое я пережил после того, как побывал в непосредственной близости от смерти, принесло Клер чувство удовлетворения. Когда я сбежал из офиса, она откровенно обрадовалась. Уж ее-то день прошел куда более продуктивно, чем мой.
Решив стать светилом нейрохирургии, Клер с завидным упорством добивалась поставленной цели. Она верила, что лучшие хирурги-мужчины, расписываясь в бессилии помочь больному, будут являться к ней на поклон. Талантливая ученица, одержимая честолюбием и обладающая удивительным запасом жизненных сил, Клер, безусловно, когда-нибудь оставит коллег-мужчин далеко позади, точно так же как сейчас она обгоняет меня — закаленного бегуна по коридорам «Дрейк энд Суини». Я пока не сошел с дистанции, но усталость давала себя знать.
Клер ездила на капризной спортивной машине модели «миэту», и в плохую погоду я беспокоился за жену. Освободится она примерно через час, решил я, а мне ровно столько и потребуется, чтобы добраться до госпиталя. Заеду за ней, попробуем отыскать приличное заведение, где можно поужинать. В случае чего возьмем на вынос в китайском ресторанчике, как делали раньше.
Я начал наводить порядок на столе, стараясь не смотреть на аккуратную стопку из десяти папок по самым важным текущим делам. Я никогда не забывал о подбивке и занимался ею ежедневно. В десятку клиентов включались наиболее состоятельные независимо от того, насколько срочными или запутанными были их проблемы. Метод я перенял у Рудольфа.
Считалось, что за год моя подбивка покрывает две тысячи пятьсот часов: по пятьдесят в течение пятидесяти недель.
Со средней ставкой триста долларов в час я приносил своей любимой фирме семьсот пятьдесят тысяч годовых, из которых мне платили сто двадцать плюс еще тридцать тысяч в качестве премий. Двести тысяч уходили на издержки и накладные расходы. Оставшаяся сумма поступала в полное распоряжение компаньонов фирмы и раз в год распределялась между ними согласно некоей чудовищно сложной формуле, причем ее выведение обычно сопровождалась такими спорами, что участники вместо языка готовы были пустить в ход кулаки.
Случаи, когда компаньон получал за год менее миллиона, были редкостью, кое-кто умудрялся заколачивать и больше двух. Компаньоном становились пожизненно. Если я к тридцати пяти годам поднимусь на эту высшую ступень иерархической лестницы, а судя по всему, к тому идет, то смогу получать в течение лет тридцати стабильный и ласкающий самолюбие доход, открывающий путь к настоящему богатству.
Вот о чем мечтал каждый из нас, просиживая за рабочим столом бессчетное количество часов днем и ночью.
Я забавлялся на бумаге вожделенной цифирью, что, подозреваю, было привычкой любого юриста в нашей фирме, когда раздался телефонный звонок. Сняв трубку, я услышал Мордехая Грина.
— Мистер Брок? — вежливо спросил он. Даже на фоне помех голос звучал отчетливо.
— Да. Зовите меня просто Майкл.
— Хорошо. Так вот, я навел справки. Можете ни о чем не беспокоиться. Анализ крови дал отрицательный результат.
— Благодарю вас.
— Чепуха. Просто подумал, что вам будет приятно узнать раньше.
— Еще раз спасибо. — Шум в трубке усилился. — Откуда вы звоните?
— Из приюта для бездомных. Снегопад гонит сюда народ с такой скоростью, что персонал не успевает накормить всех. Пришлось засучить рукава. Простите, бегу.
Стол старого красного дерева, персидский ковер на полу, кресла, обтянутые кожей благородного малинового цвета, самоновейший компьютер и прочие электронные чудеса — работать в таком кабинете было одно наслаждение. Но пожалуй, впервые за все время пребывания в фирме я задумался о цене роскоши. Не сводится ли наша работа к обыкновенной погоне за деньгами? Не для того ли мы выкладываемся, чтобы отхватить антикварную вещь или купить более дорогой ковер?
Сидя в уютном, располагающем к неге офисе, я размышлял о Мордехае Грине, который в этот самый момент кормил в жалком приюте замерзших бродяг, находя улыбку и доброе слово для каждого.
Мы оба — дипломированные профессионалы, адвокаты, оба с легкостью способны сыпать заумными словечками. В определенном смысле мы — побратимы. Я помогаю своим клиентам утопить конкурентов и добавить к итоговой сумме пару-тройку нулей, он своим — найти пропитание и теплый ночлег.
Я смотрел на столбики цифр: оклад, месяц, год — вехи на пути к богатству — и погружался в жуткую тоску. Какая прилипчивая, неприкрытая алчность.
Опять зазвонил телефон.
— Почему ты до сих пор на работе? — От четкой, безукоризненной дикции Клер повеяло холодом.