— Да, Ваша честь?
— Если Вы не предоставите свой экземпляр, оригинал, суд посчитает, что его у Вас нет и придёт к выводам… Что соглашения не существует вообще, Вы все его выдумали. Потому что одна фирма в бегах, другие говорят — у нас документа нет и никогда не было. И если завтра окажется, что и Вам показать нечего, то, значит, мы удовлетворим заявление в упрощённом порядке. В определении я это продублирую. Вы меня услышали?
Фискальщик хмуро кивнул.
— Образцы подписи будут затребованы из банка и регистрационной палаты, как независимых источников. Простите, стороны, но тут я вам не доверяю. Судебное заседание откладывается, текст определения получите по почте, дату заседания узнаете в определении. Всё ясно?
— Да, Ваша честь.
— Всем встать, суд уходит, — сказал судья сам о себе, кивнул, прощаясь и вышел.
…
Когда мы покидали здание суда, мой оппонент всё пытался засунуть в портфель помятую пачку листов своей неудавшейся речи. Пачка была сложена неровно и в портфель лезть не желала.
Я подсмотрел одним глазком — он ссылался на судебную практику, на теорию о придания силу документы печатью (а та была настоящей) и вообще провёл большую работу, а судья как опытное ПВО, сбил его на взлёте и вообще побыть оратором не дал.
— Ну что Вы расстраиваетесь, коллега? — неискренно утешил его я.
— Мы дело выиграем, даже не сомневайтесь! И налоги вы заплатите.
— Заплатим. Мы всегда платим свои налоги. Свои. А вот чужие не станем.
— Мы подпись не подделывали!
— Понимаете, коллега, сейчас некрасивость истории в том и заключается. В сделке было три участника, мы, фирма Владоса…
— Кого?
— Ну, фирма Смагулова. И Вы. А сейчас как в пословице, они сбежали, мы голосим, что это всё обман и подделка. И когда экспертиза выяснит, что это-таки подделка, на кого мы подадим заявление в полицию?
— Мы подписей не подделываем, — стоял на своём парень.
— А Вы донесите до начальства эту мысль. Вы же не должны сами принимать решения и нести ответственность за них? Каждый из нас делает свою работу. Вы услышали, что сказал судья?
— Что сказал?
— Про то, что можно не представлять документ и дело развалится само собой.
— Но тогда мы проиграем восемьдесят тысяч!
— Так и так проиграете, но не в смысле, что вы их простите или начисление было неверным. Вы просто не получите эти деньги с нас и всё. Зато если нет документа, то нельзя доказать и подделку, верно? Никто не виноват, произошла ошибка.
— Так мы же официально и неоднократно с вас деньги требовали по этому соглашению?
— Ну да. А Вы скажете, что операционист ошибся. Не разобрался человек, тем более у вас там столько перестановок, новых людей. Напишите письмо, в котором вину не признаёте, просто перестанете с нас требовать денег и всё.
— А Вы всё равно в полицию или прокуратуру обратитесь. Знаю я Вас, адвокатов.
— А что я скажу прокуратуре? Что мне показалось, что документ, который сейчас вроде как не существует, а у меня только серая копия, имел поддельную подпись? Но самой такой подписи у меня нет. Прокуратура, как Москва, она слезам, то есть «на слово», никому не верит. Нет документа, нет поддельной подписи, никто не виноват. И потом у нас же цель стоит те восемьдесят тысяч не платить, а не виновного найти. Разборки для нас не самоцель.
— Ну, — после некоторых раздумий выдал он, — И правда, пусть начальство решает, может и не было никакого соглашения. Я лично его пока что не видел в глаза. И тем более уверен, что мы подписи никогда не подделываем.
Глава 8
Нет документа, есть проблемы
Следующая поставка Вьюрковскому прошла гораздо менее стрессово, чем первая.
Охранник всё так же придирчиво осмотрел нас и машину. Причём по его поведению я понял, что так будет всегда.
Ну, история — штука занятная. В этом мире не было Романовых, не было (во всяком случае я про него не слышал) Ленина, не было и Троцкого.
Лев Троцкий в моём мире обоснованно боялся покушений и выступал против действующего руководства СССР. Боясь покушений, он общался с единственным своим другом, иностранным журналистом. И тот в какой-то момент оказался советским разведчиком и убил его ледорубом (если не врут).
Так что проверять смысл был.
Но мы ничего не проносили и не провозили. Проникновением были сами мы с Тайлером.
Детектив, даром что последние сутки пил с селянами на похоронах и после них, сейчас был выбрит, отглажен и собран куда больше, чем я, слегка вымотанный судебным процессом.
И пока я таскал коробки и ящики с минералкой, которую Вьюрковский, кажется, поглощал просто в огромных количествах, Тайлер доверительно общался со служанкой и выяснил, что «хозяин» периодически и без лишнего шума ездит в Челябинск и намерен сделать это в ближайшее время, так что будет возможность, не беспокоя барина, вывезти мусор.
Тайлер попросил проговорить вывоз с охраной, ведь она у графа самая серьёзная, но от ответа на вопрос о том, когда мы сможем начать вывозить его, дипломатично уклонился.
Дело в том, что когда Тайлер пообещал вывезти мусор и приплёл своего несуществующего родственника, то не подумал, как это всё делать.
Я понемногу искал мусоровозы и пришел к неутешительному выводу, что этот бизнес в Кустовом не налажен и нанять кого-то мы не можем.
С этими мыслями поехал в офис, чтобы успеть к Канцлеру, поговорить о некоем новом для него направлении. Возле офиса меня поджидали Нияз и Бузбуре, а с ними ещё какой-то паренёк.
— Здравствуй, Аркадий-Батыр! — поприветствовал меня Нияз.
Я поздоровался с ними за руку, помахал рукой Чену, который корпел над документами.
— Хотели спросить, как там наша работа, когда мы её будет доделывать, что сказал заказчик?
— Заказчик доволен, вопросов нет.
— Как нет вопросов, — переглянулись они. — Там швы не замазаны, три розетки не собраны, выводы не спрятаны, в шести местах плитка не доложена.
— Ну, я же деньги передал, — неопределённо ответил им.
— Это да, мы оплату получили, но дело-то не закончили⁈
— Там у заказчика сложности, его в Москву вызвали, — соврал я, — раньше, чем через месяц он не появится. Вы пока можете считать, что объёмы закрыты, акты подписаны. Фигурально, потому что реально мы всё от начала до конца делаем без оформления.
— Ну хорошо, — с некоторым трудом согласился Нияз, — будем считать, что мы ждём замечаний и ты нас вызовешь, чтобы доделать, устранить и так далее.
Я кивнул. Ситуация развивалась так стремительно, что ремонт в пещере меня очень слабо волновал.
— Тогда у нас к тебе просьба.
— Слушаю? Какие-то юридические задачи, что-то оформить?
— Не совсем. Вот племянник Бузбуре, Ильяс. Мы все его знаем давно…
Вперёд вытолкнули худосочного парнишку, того самого, который был с ними первоначально, но держался чуть позади старших.
— Мы работу ему найти не можем.
Я молчал, предполагая, что речь не идёт о работе каменщика или плотника, иначе к чему бы они ко мне обратились?
— Он институт закончил. Ты не можешь его взять в подмастерья? Помощником, секретарём? Платить не надо, мы его прокормим, ему бы опыта набраться.
— А кто ты по специальности? Давайте я его для начала у вас украду.
Не люблю, когда за кого-то говорят, хотя по долгу профессии часто говорю за других. Я взял парня, формально моего ровесника, за локоть и отвёл в сторону, усадил в лавку.
— Мне Бузбуре как отец. Родители мои умерли, вот он и воспитывал, — это были первые слова парня.
— Как тебя, Ильяс?
— Ну да.
— Где учился?
— В Казани.
— Казань — это серьёзно. А специальность у тебя какая?
— Финансы и банковское дело.
— Не совсем, чтобы юриспруденция.
— Меня никуда не берут без опыта. А чтобы набраться опыта, надо где-то поработать. Получается замкнутый круг.