— Недалеко от новенькой биржи макров. По диагонали.
— Ну да, я там видел какой-то забор.
— А вот за забором и само пепелище.
— Сильно выгорело?
— Бетонный фундамент, второй этаж разрушен в ноль, первый требует сильной реконструкции. Короче, никто не хочет связываться с этим барахлом. Был бы ресторан, пусть пыльный и грязный, а так…
— А какая цена?
— Девять. Ну и мне копеечку хотелось бы.
— А тебе сколько?
— Три. Актив явно не золотой, а так… Интересует?
— Слушай, ну я по-дружески поговорю с моим инвестором, может, купим, будем людей кормить лапшой удон.
— Что за лапша?
— Ну, если до этого дойдёт, я тебя угощу. Сам тысячу лет не ел. Ладно, мне пора уже в заседание двигать.
— Мне тоже.
…
Местная судья, матёрая как старый волк, немолодая и мощная, что характером, что телосложением, по фамилии Головина, встречала нас, уже сидя за судейским столом в зале заседаний.
Ну, вообще-то положено, что мы, участники, сидим, суд заходит, звучит фраза «Всем встать, суд идёт!» (секретарь тоже встаёт). Таким образом соблюдается многовековая традиция и ритуальная очередность.
Судье Головиной явно были абсолютно фиолетовы судейские традиции, она смотрела на нас с добродушным любопытством крокодила, который вот-вот собирается сожрать своих жертв.
— Так, кто тут у нас явился?
— Мы РосЕвроБанк, вот доверенность, — кратко отрапортовался оппонент. Он подал доверенность, она её приняла. Я беззвучно повторил манёвр, с той разницей, что у меня был ордер и доверенность.
— Сергей Волопасович, в какой момент своей жизни Вы вообразили себя банком? — тоном старого много повидавшего психиатра вкрадчиво спросила судья у моего коллеги.
От её вопроса веяло такой тяжестью и силой, что у меня даже потяжелел перстень, который таким образом традиционно реагировал на значительные изменения магического фона.
— А Вы? — спросила она меня после длинной паузы, по всей видимости, предназначенной для получения ответа на психиатрический вопрос.
— Адвокат Филинов, по ордеру и доверенности.
— Ну хотя бы себя не потеряли, уже ничего.
— А как же, Ваше преосвященство… — представитель банка все же решился говорить и тут же спутал регалии судья (в местном мире не было кардинала Ришелье, зато был французский политический род с той же фамилией, а таком образом обращались к руководству высшей магической академии в столице большинства европейских государств). — Мне говорили, что будет слушаться дело по иску такого-то к такому-то, потом про доверяем, про отводы, про права…
— Вам Ваши права зачитать, господин бывший полицмейстер? — с нескрываемым сарказмом спросила судья.
Кажется, она многих в городе очень хорошо знала, в том числе и моего оппонента.
— Думаю, Вам не стоит учить судью порядку отправления правосудия, это нарушение субординации и регламента, — театральным шёпотом, то есть так, что меня отлично слышала и судья, сообщил я своему оппоненту.
— Вы ведь не совсем юрист, верно? — сурово подняла бровь судья, с подозрением глядя на представителя банка. Мой здоровенный оппонент тут же визуально сократился на четверть, как курс валюты страны третьего мира под натиском биржевой спекуляции ведущих держав.
— Ну… Ваше вашество, я учился же…
— И где? Вы можете не вставать, кстати, это пока не регламентный вопрос.
Мой оппонент и не пытался встать, он сидел в какой-то странной позе, как если бы пытался поднять перед собой стол и защититься им, как щитом от стрелковой атаки.
— В Саратовском Южногородском Училище.
— И Вам прямо диплом выдавали? Ну, такую бумажку разноцветную с циферками и буковками?
— Д-да, копия в отделе кадров лежит. А оригинал ейный… если подумать…
— Не напрягайтесь, любезный, это не Ваше. В Саратове, если меня не подводит склероз, есть юридический институт при имперском следствии… В мире всего две школы детективов, там, где учат не абы кого и абы как, а именно расследовать преступления, — она сделала задумчивое лицо и посмотрела в сторону обсиженного мухами потолка.
Ни я, ни оппонент не решились её прервать, хотя, кажется, даже до него доходило, что сие лирическое отступление никак не относилось к нашему с ним вопросу.
После полутора минут воцарившейся тишины Головина тяжко вздохнула, словно возвращаясь в слегка мерзкую для неё реальность.
— А Вы, молодой… человек… учились?
Она спросила меня и произносила слово «человек» с очень большим сомнением, словно у неё были и другие варианты моей биологической классификации.
— Да.
— А где?
— Меня учили, — я не смог сходу вспомнить, откуда родом мой диплом, не готовился я к такому разговору, — основам проведения процесса, в том числе разъясняли процессуальные права. То есть, фактически, целый курс давали права и обязанности участника процесса. Впоследствии даже говорили, что после сдачи экзаменов мне должно быть стыдно спрашивать за свои права, ведь в отличие от простого народа, мне эти права тщательно разжевали.
— Вот! — Головина подняла свои массивные ладони над столом и грозно хлопнула по расположенным на нём документам.
С первой минуты я понимал, что она клала на процесс, на ритуал, последовательность и порядок — болт с прибором, но было бы фатально-ошибочно пытаться вернуть её в лоно порядка и законности. Сейчас приходилось срочно импровизировать и ориентироваться уже на ходу.
— А Вас такому учили, Сергей Вилопасович? Или Вы забыли эти знания, пока выбивали дурь из контрабандистов и дворовой шпаны, пока Вас не попёрли из полиции за раздутое самомнение и стрельбу в центре города в пьяном виде?
— Наталья Анатольевна! — взмолился оппонент. — Такого не было. Ушёл по состоянию здоровья. Уволился по собственному желанию.
Он опасливо стрельнул глазками в моём направлении.
Я сделал вид, что ничего не понимаю. Не был я заинтересован в чьём-то унижении, мне нужен результат по процессу, а не вот этот весь цирк одного актёра.
— Ой, мне-то не заливай, — отмахнулась она. — Так, что мы тут рассматриваем?
Тут она посмотрела на секретаря, которая, кажется, терпеливо ждала этого момента после такого длинного и попахивающего идиотизмом вступления.
— Вот эти… Банк, они заполучили решение Московского арбитражного третейского суда по заявлению к Мещерякову…
— Это у Вас те самые Мещеряковы? — она вперила в меня тяжёлый взгляд.
— Те самые, — уверенно ответил ей, хотя пёс его знает, что она вкладывает в это многозначительное выражение «те самые». — Те самые Мещеряковы, я из тех самых Филиновых и мы все весьма уважаем суд и конкретно вас, Наталья Анатольевна.
— Это правильно, я же тоже не с помойки к вам пришла тут… Так чего те от этих хотят?
— Долг у них перед банком, — отчеканила секретарь. — Но подали в суд не к нам, а в московский третейский…
— Ети ж ты, как завернули, — сварливо вздохнула Головина. — Дальше?
— Ну есть решение, они теперь просят выдать им исполнительный лист на взыскание долга и исполнение требований по залогу, обращение взыскания на предмет залога.
— Так, стало быть! — она посмотрела на нас с оппонентом как на школьников, которые пытались на заднем дворе школы сжечь дневники и снова выдержала пугающе долгую паузу.
— Вы, Сергей Волопасович, со своей стороны, чего просите от суда?
— Ну так, — он нерешительно привстал. — Там всё написано!
Он выпрямился, как на плацу и выпятил грудь в манере бравого пехотинца.
Но на судью этот манёвр впечатления не произвёл.
— А что там написано, Вы говорите? Вы хоть требования свои же собственные, читали, поддерживаете, а?
— Ну, дык, чего б их не поддержать?
— Сергей Волопасович, хватит превращать суд в балаган. Встаньте и скажите суду, как на духу, чего Вы хотите?
— Чтоб не уволили после такого, — откровенно вырвалось у него, но он быстро замолк и сделал вид, что ничего подобного не говорил, а это просто шелест штор в кабинете.