Мы приземлились на большом выкошенном поле, чем произвели на троих детей и свору собак полный фурор.
Местное, более взрослое население встретило нас достаточно скептическими рожами и демонстрацией охотничьих ружей.
Но зато между едкими матюками слышалась родная речь, это были не стяпняки.
— Эй, земляки, мы ищем стоянку кагана Юбы. Знаете такую или такого?
— Ну, дык. Только мы тебе не земляки, мы чалдоны, а вы нет. Мы с властями дел не имеем, живём, никого не трогаем, да и себя не даём трогать.
— Мы не власти. Просто подскажите, где чертов Юба и мы улетим.
— А что, это можно.
При помощи мата и пантомимы местные, которые поняли, что мы не прилетели похищать их рыбу, показали, что осталось ещё сотня километров.
— А что, вы сами чьих будете? — спросил худой бородатый мужик, который выглядел слегка разочарованным от того, что стрельба отменяется.
— Кустовские мы, — ответил я.
— А что, можете нам патронов привезти и соли, мы вам шкурами оплатим?
— В следующий раз. Впрочем, соли можем и сейчас дать, если покормите нас с дороги. А мы поедим и дальше полетим?
Они переглянулись.
— Прошка, — обратился крепкий чалдон к одному из детей, — Ходь на женскую половину, мамку кликни. Скажи, двум небопроходцам надо дать позюргать.
…
Местные принесли стол, лавки и посадили нас в центре, как если не дорогих гостей, то хотя бы эдакую диковинку.
— А что, как место ваше называется-то? — неосознанно копируя манеру местного произношения, спросил я, попутно прихлёбывая чудесную густую рыбную похлёбку.
— Дровец.
— А что, вы к землям кагана относитесь?
— Относимся, ясак платим, но по ихним законам не живём. Мы чалдоны.
— А что это значит?
— Живём от Чалки и до Дона.
— Русские?
— Знамо дело, — подтвердил худой.
— Только желтопупые, — хохотнул молодой парень, практически подросток, но на него шикнули, видимо он сказал что-то не совсем общепринятое.
— А как же степняки? Они вам не мешают? — продолжал интересоваться я.
— Не уж помогают, конечно. Но они на равнинах живут, там, где пасут стада. А мы скорее в лесах. Есть ещё вогулы, они и в лесах ходят и по горам, по сопкам.
— То есть у каждого своё место? Не воюете?
— Как в хорошем доме, — многозначительно пожал плечами бородатый, чья супруга нас кормила.
Я прикинул ширину реки. Баржи тут не пройдут.
— Рыбой живёте, или хлеб сеете?
— И так, и эдак. И коров держим, свиней, кур.
— Картошка?
— А что за картошка?
Ага, значит, картошки тут не знают.
— Это клубень. В следующий раз привезём.
— И табака! — выставил вперёд палец худой.
Я крякнул. То есть картошку мы не знаем, а табак уже просочился. Ладно.
— А Юба?
— А что нам Юба? Живём, хлеб жуём.
— А если город построят, вы сможете со степняками соседствовать?
— А что, мы ж и так соседствуем. Только откуда тут город?
— Но ежели в ём табак будет, соль и патроны, тогда мы будем рады.
Я улыбнулся и вернул посуду, встав и поклонившись хозяйке в универсальном благодарственном жесте.
Я смотрел на бескрайние леса, и они казались мне похожи на леса Канады в книгах, что-то дикое и прекрасное.
Но было тут и отличие. Английские колонисты, французские, голландцы — воспринимали индейцев, как нечто чужеродное и беспрерывно с ними воевали.
Мы такое называем ёмким словом геноцид, ведь они не столько воевали, сколько истребляли, включая детей и семьи. Для них был выбор «мы или они». Белые бывают очень жёсткими.
Тут всё иначе. Чалдоны (что бы это ни значило) соседствовали со степняками и каким-то чужим себе народом вогулы много поколений. И те соседствовали. Это не было дружное и весёлое соседство с яркими флагами и легкомысленными танцами.
Народ тут, по всему видать, суровый. Но при проявлении суровости нас и не застрелили. Да, не улыбались. Но накормили, причём вкусно.
— Пора уж вам лететь, — подытожил худой чалдон. — Гони соль.
Глава 23
Конституционная монархия
— Зачем тебе всё это нужно, барон? — прищурив глаз и обведя непонимающим взором «посылку» от Канцлера, с большой долей подозрительности спросил Великий Каган Юба. — И самое важное, мне это зачем?
Это он про конституцию своей страны. Ведь ещё утром он не знал, что, оказывается, собирается стать конституционным монархом небольшого, размером со Швейцарию, ну или две Швейцарии, государства в регионе Южного Алтая.
Все эти территории и их правители понятия не имели, что существовали благодаря сложным политическим отношениям русской, британской, китайской и японской дипломатий, в частности, договорённости о том, что русские города не будут придвигаться к индийским границам. Была даже по этому поводу даже специально обученная конвенция.
Беда была в том, что никто не знал, где заканчивается русская Сибирь и начинается Индия. Масло в огонь подливал ещё и Афганистан. Как и в моём прошлом мире, Афганистан был, как сказал бы товарищ Сухов из фильма, «восток — дело тонкое».
Афганистан не подчинялся никому и даже сам себе до конца не подчинялся, так что большие политики в Степь особо не лезли. Даже Кустовой оставался независимым. Другие территории даже не считались государствами в полном смысле этого слова. Как может царь или король иметь дело с каганом, если у кагана даже нет ни одного закона, подтверждающего, что он является правителем, нет языка и так далее.
Я собирался воспользоваться этим пробелом. Само собой, в личных целях.
— Не зачем, а почему! — поскольку я готовился к этому разговору, то и «железных» аргументов у меня было полно. — Потому, что есть такая народная мудрость, «что написано пером, то не вырубишь и топором».
Я и законный правитель Южного Алы Тау находились в каганских шатрах, то есть стационарно развёрнутых «йорт» (эдакая вариация юрты из жердей, тканей и ковров), круглых, соединенных между собой.
Юба по его поведению был мне явно рад, хотя и несколько растерян, слегка не собран. С поистине ханским величием он принял подарки, затем налил свой традиционный чай (который в моём понимании годился всё больше для пропитки шпал), а уже через некоторое время мы добрались и до истинной причины моего посещения.
— Продолжай, — величаво подбодрил меня каган.
— Вот откуда, допустим, твой народ знает, что правитель и владыка — это ты?
— Просто знают. Всегда знали и будут знать. Все, — пожав плечами, он сделал жест, в стиле Базза Лайтера, в данном случае показывающий на настенный ковёр.
— «Все» — понятие абстрактное. Вот, допустим, какой-то степняк на пастбище?
— Ну, он тоже.
— Потому, что знал это всегда. А у него рождается сын…
— Отец ему расскажет.
— А если отец умрёт? Ну или допустим, придут чужаки из других земель, как им понять, что Юба — великий каган, сын Гемпса, является каганом Южного Алы Тау?
— Думаешь, они прочтут об этом в твоей конституции? — немного скептически спросил Юба. — Или рассчитываешь, я поставлю у границ воинов, чтобы всем раздавали по книжке? Да я разорюсь на этих брошюрах! К тому же ни воины, ни чужаки читать не умеют.
— Умеют, но не все. Но написанное слово всегда само по себе вызывает уважение. А бумажные копии нет нужды раздавать. Мы сделаем копию на камне.
— Как это?
— Как древние. Не полный текст, только самую суть. Что Южное Алы Тау является государством, монархией, свободной и самостоятельной. Что её правителем является Великий Каган Юба либо, после его смерти, его наследник, указанный им. Ну и так далее. Короткий вариант. А кому нужен полный…
— Я понял, понял, прочтёт твою книжку. А как ты собрался высекать… У тебя есть магия такая?
— Если всё в силе, то наймём мага камня или каменотёса, найдём каменюку побольше или притащим в твою столицу. Есть у тебя столица?