В России усиленное внимание к вопросу об адвокатской тайне было вызвано делом присяжного поверенного Патэка. При слушании в Варшаве уголовного дела, один из свидетелей (Бартос), сам ранее осужденный, показал, что он на предварительном следствии по своему делу сознался, но на суде по совету своего защитника присяжного поверенного Патэка, — отказавшись от ранее данных показаний, отрицал свою виновность. Бартос добавил, что по подговору товарищей объяснил защитнику, что он вовсе не сознавался следователю, как то записано в протоколах следствия.[11] Тогда Патэк посоветовал ему на суде отказаться от сознания. Патэк был привлечен к дисциплинарной ответственности. Он категорически отверг фактическую сторону дела, но отказался дать объяснения по существу, ибо объяснения с подсудимым происходили наедине и составляют профессиональную тайну. Варшавский Окружной суд признал правильными объяснения Патэка и освободил его от дисциплинарной ответственности, но прокурор принес протест, и Варшавская Судебная Палата исключила Патэка из сословия. Соединенное присутствие 1-го и кассационных департаментов Прав. Сената оставило жалобу Патэка без последствий.
В связи с этим делом Юридическое Общество при Петербургском Университете устроило заседание, посвятив его вопросу «О тайне совещания подсудимого с защитником». Докладчиком выступил А. С. Зарудный. В прениях по докладу выступали К. К. Арсеньев, П. И. Люблинский, О. О. Грузенберг, Е. М. Кулишер, М. П. Чубинский, В. Д. Набоков.[12]
Как в докладе, так и в прениях признавалась правильной позиция присяжного поверенного Патэка и критиковались решения Судебной палаты и Сената. «Без сохранения абсолютной тайны совещания, — говорил докладчик, — когда защитник может откровенно выслушивать и откровенно высказываться, когда защитник уверен, что то, о чем он сегодня беседует со своим подзащитным, не станет завтра достоянием гласности, — нет той искренней глубокой защиты, которая является необходимым элементом состязательного процесса».
О. О. Грузенберг, отстаивая необходимость существования адвокатской тайны, говорил: «Когда против одного человека миллионы людей, надо и ему дать человека, о котором он знал бы, что — вот этот — для него».
О невозможности относиться с доверием к показаниям обвиняемого, раскрывшего тайну и обвинившего адвоката, говорил М. П. Чубинский: «Что такое показания подсудимого? — оговор. К оговору еще старый дореформенный процесс рекомендовал относиться осторожно. Но когда подсудимый оговаривает не третье лицо, а своего защитника — это оговор, соединенный с неблагодарностью, и к нему нужно относиться еще более осторожно. Если вооружить подсудимого таким правом, — пышным цветом расцветет шантаж и вымогательство, для которых откроется новое и широкое поле со стороны подонков преступности, рецидивистов».
Свой доклад А. С. Зарудный закончил словами: «прошу Юридическое общество сказать, что без тайны совещания нет защиты, нет правосудия». И в решениях суда, исключившего Патэка, и в выступлениях адвокатов несомненно проявился тот антагонизм, который тогда, в годы реакции, существовал между царской юстицией с одной стороны и либеральной в немалой своей части адвокатурой с другой стороны. Этот антагонизм особенно проявился в 1904–1905 гг. когда присяжные поверенные принимали резолюции о преобразовании государственного строя.[13]
Великая Октябрьская социалистическая революция сломала и уничтожила старый суд и старый процесс и начала строить новый судебный аппарат, действующий на новых началах. «Чтобы упрочить советскую власть, нужно было разрушить, сломать старый буржуазный государственный аппарат и на его место создать новый аппарат советского государства».[14] В. И. Ленин в своем докладе на 3-м Всероссийском съезде советов говорил о том, что старый суд был отдан сразу на слом, что «мы расчистили этим дорогу для настоящего народного суда».[15] Эту же мысль выразил И. В. Сталин в своем докладе на XVIII партсъезде: «Чтобы свергнуть капитализм, необходимо было не только снять с власти буржуазию, не только экспроприировать капиталистов, но и разбить вовсе государственную машину буржуазии, ее старую армию, ее бюрократическое чиновничество, ее полицию и поставить на ее место новую пролетарскую государственность, новое социалистическое государство. Большевики, как известно, так и поступили».[16]
11
Это важное добавление опущено у Гессена при описании им этого дела. См.: История русской адвокатуры. Т. 1. — С. 451.
13
Мы имеем в виду постановление Московского Совета присяжных поверенных от 25 ноября 1904 г. и постановление Петербургского совета присяжных поверенных от 1 декабря 1904 г. «О преобразовании государственного строя». (История русской адвокатуры. Т. I. — С. 402, 401).