- О расследовании, - заорала маменька.
- Конечно, знала, - Дима и рта не дал Асе раскрыть, - и даже добыла Еве корочки адвоката. Радуйтесь, Марьяна Георгиевна, у вас два сыщика в доме.
Ни разу я не видела, чтобы Асюта выходила из себя, но сейчас в неё словно бес вселился. Она схватила стоящую у меня на столе вазу с хризантемами, и вылила её содержимое на голову Диме.
Маман, и папа рты раскрыли, словно синхронисты-любители, они не ожидали, что Ася так взбесится.
- А я ещё и не понимала, почему Вика с тобой развелась, -
визжала она, - выродок, - и она вылетела из моей комнаты.
- Мы, пожалуй, пойдём, - маман подхватила под одну руку папу, под другую тётю Алю, и они тоже исчезли за дверью.
- Стойте, - крикнула я, - предатели! – спрыгнула с кровати, и тоже рванула к двери.
Но у Димы реакция была быстрее, он подхватил меня на руки, и вернул на кровать.
- На, - швырнул он на одеяло какую-то папку.
- Что это? – я сложила руки на груди, - бомба в машине не сработала, и ты решил наверняка?
- У тебя, любовь моя, башка работает со сбоями в системе. Бомбы в папке хватит только на то, чтобы тебе мордашку попортить, но никак не убить.
- А, ну, да, ты же знаток, знаешь, сколько нужно взрывчатки, чтобы человека взорвать, а сколько хватит на то, чтобы покалечить.
- Колючка!
- Хам!
- Если бы я не знал, что ты натуральная брюнетка, решил бы
после общения с тобой, что крашеная.
- Ах ты наглец! – заорала я, и со всей силы заехала ему по лицу своими длинными, недавно наращенными ногтями.
- Спятила совсем? – взбесился Дима.
Ох, как я люблю его злить.
А он сейчас находится в крайней степени ярости, щёку пересекают две царапины, и стекает кровь.
- Дура! – вспылил он, шлёпнул меня по бедру, и вылетел из комнаты.
- Сам дурак! – крикнула я ему вслед, и плюхнулась на кровать.
Я уверена, что этот негодяй в сговоре с Аней. Только мне непонятно, что я ей такого сделала, что она на меня так ополчилась. Неужели из-за передачи?
Хотя, мало ли, вдруг в её воспалённом мозгу что-нибудь переклинило?
А причём тут Дима? Я никак не могу найти достойного мотива для него. Почему он решил меня убрать?
Деньги? Так он отдал мне круглую сумму при разводе. Или, может, он разорился? Нет, если он разорился, ему сначала нужно женится вновь на мне, а уж потом в расход пускать.
Ничего не понимаю.
Какая ему выгода от моей смерти?
Я сидела какое-то время в раздумье, потом надела широкие,
малиновые брюки-капри, ядовито-жёлтые сапоги, и ядовито – жёлтое пальто, и стала осторожно спускаться.
Не дай Бог, чтобы меня увидели. Ох, как же мне это надоело. Скорей бы уж милиция разрешила восстанавливать дом, а то опечатали землю, и близко подойти не дают.
Знали бы они, каково мне живётся с матерью.
- Эвива! – услышала я грозное, и чуть с лестницы не упала, - ты куда опять?
- Не волнуйся, не в кабак, - неожиданно для себя я показала зубы.
- Значит, очередного свидетеля опрашивать?
- А тебе какая разница?
- Мне? – вдруг тихо спросила маман, - как ты можешь так говорить? Ты моя дочь, и я переживаю. Ты моя младшенькая, моя любимица, я всю молодость отдала, чтобы вырастить тебя.
А ты, - она отвернулась, а мне вдруг стало стыдно.
Она так любит меня, а я в ответ только огрызаюсь.
Ну, не умеет она по-другому проявлять материнскую заботу, что ж тут сделаешь?
Я подошла к ней и обняла за плечи.
- Мам, не сердись, пожалуйста, - вздохнула я, - просто я
выросла, у меня своя жизнь. Но я всегда помню о тебе, ты ведь моя мама.
- Хорошо, что ты это понимаешь, - она погладила меня по руке и улыбнулась, - иди уж, горе сыщица. Только осторожно.
Я поцеловала её, и бросилась на выход.
- Вика, стой, а завтрак, - крикнула она мне вслед.
- Я долго ничего не захочу, - ответила я, и удивилась.
Она никогда не называла меня Викой, только полным именем, и сердилась, когда его сокращали. Чудны дела твои, Господи.
Какое счастье, что им не пришло в голову отобрать у меня корочки.
Я запрыгнула в машину, и рванула по адресу, что обнаружила в документах. По дороге я перелистывала карточку Ани, но ничего интересного не нашла. Там были такие каракули, что без поллитры не разберёшься.
Никогда не понимала, почему они так неразборчиво пишут. Можно подумать, что диагноз представляет собой военную тайну. Хорошо, что хоть адрес разборчиво написали, и на том спасибо.
Оказалось, что Аня провела всё своё детство в Зеленограде, и я двинулась туда. Припарковала свою машину около « ракушек », и чинным шагом пошла по двору. Многоэтажный дом весь утопал в золотой листве, летом здесь, наверное, хорошо, прохладно.
Больше всего на свете я люблю золотую осень, и весну.
Зимой слишком холодно, и приходится надевать много одежды, которая сковывает движения, а летом душно, и достают комары.
У меня до сих пор свежи воспоминания, как я, десятилетняя девочка, убежала в десятиградусный мороз в из родительского дома в лёгкой курточке, и отправилась на речку, где по вечерам собирались ребята постарше.
Они там катались на коньках, и мне тоже очень хотелось.
Но маман даже думать мне о коньках запретила, а мне так хотелось хоть раз в жизни на них покататься.
И я, прихватив Аськины коньки, удрала из дома, и убежала на речку, упала, вывихнула щиколотку, и провалилась под лёд.
Меня оттуда выловили пришедшие вечером ребята, к счастью, я пошла туда поздно, и в ледяной воде пробултыхалась недолго. С тех пор у меня к зиме выработалась стойкая неприязнь.
Правда, зима красивое время года. Я очень люблю сидеть около окна, и наблюдать, как с неба летят крупные снежные хлопья. Рядом со мной моя Маняшка, мурлыкает, кивает своей мохнатой мордочкой, но на улицу мне в такую погоду не хочется.
Лучше посижу в тепле и уюте, в тёплой комнате, и понаблюдаю за снежинками.
Я в душе романтик, я люблю любовь, долгие прогулки под луной, нежные поцелуи, и красивые слова.
Сейчас, во времени техники, никто не читает книг, за исключением, наверное, компьютерных учебников, и всяческих тому подобных пособий. Когда я проверяю баланс в мобильном, там, вместе с остатком денег на счету вылетает и
реклама, предлагающая закачать поздравления к празднику, шаржи, и прочее. Я как-то заказала объяснения в любви, любопытно стало, и была ошарашена примитивностью предлагаемого.
Не к месту вспомнила, какие слова мне говорил Дима, когда маман оставила на одних в беседке. Специально оставила.
Я была глупой шестнадцатилетней девчонкой, и через три месяца мы с Димой должны были расписаться.
Я боялась его, сейчас я лишь злюсь, но тогда... Тогда Диме было около тридцати, и он говорил мне такие красивые слова, что я сомлела, и перепугалась до смерти, когда его рука оказалась у меня под юбкой.
Я отвесила ему пощёчину, и убежала, хотя, думаю, если не близость родителей, я бы легко от него тогда не отделалась.
Неусыпное око матери спасло меня от того, что могло бы произойти дальше, она то и дело выглядывала в окно, когда мы сидели в саду.
А теперь вот он хочет меня убить...
Интересно только, за что?
Во дворе, на скамейке, сидели две старушки. Вот их-то я сейчас и попробую расспросить. Лучший источник информации – это « сарафанное радио », старушкам тоска дома сидеть, и многие из них, за исключением тех, у которых есть внуки, наблюдают за жизнью соседей.
- Добрый день, - светски сказала я, подходя к ним, - разрешите представиться, Эвива Миленич, уголовный адвокат, - я показала удостоверение.
- Это что же уголовному адвокату нужно? – спросила старушка, щурясь на солнце.
- Можно присесть? – вежливо спросила я, и, подобрав полы пальто, присела на краешек, - скажите, вам знакомо имя – Анна
Бравинская?
- Анечка? – воскликнула одна из старушек, - как же, жила здесь такая. А почему вы спрашиваете?