- А я думал, мы - друзья! - И вышел, забыв закрыть за собой дверь.
Юра еще какое-то время крепился, глотая ком, подступающий к горлу. Потом по его щекам потекли бессильные, горькие слезы.
В кабинет Щукина неуклюже вошел штабс-капитан Гордеев. Остановился у двери, тихо кашлянул.
- Что? - не поднимая головы, спросил. Щукин.
- Ваше высокоблагородие, я только что из тюрьмы... ротмистр Волин покончил жизнь самоубийством.
Щукин резко поднял голову.
- Написал на стене камеры: "Присягаю богу, это - ошибка". И... еще...
- Что?
Штабс-капитан замялся.
- Вас обругал... матерно...
- Подлец!
Гордеев не собирался уходить. Он держал в руках какие-то бумаги.
- Что-нибудь еще? - спросил Щукин.
- На ваш запрос Казань сообщает... Поручик Волин Алексей Владимирович служил в казанском жандармском управлении, равно как брат его ротмистр Волин Леонид Владимирович... Подтверждают - ротмистр Волин Леонид Владимирович был убит при усмирении студенческих волнений, поручик же Волин в октябре пятнадцатого был откомандирован в Москву. Отзываются о нем с похвалой. Пишут...
- Это уже не имеет никакого значения, - мрачно процедил сквозь зубы Щукин. - Впрочем... - И он вдруг замер, пораженный предельно простой мыслью: "А что, если это действительно ошибка?.. Если враг - не Волин?.. Если кто-то другой?.. Но ведь это должно означать только одно, что он Щукин - проиграл эту игру".
Даже само это предположение показалось Щукину чудовищным и нелепым, он верил в безошибочность своего трюка с проверкой.
Штабс-капитан Гордеев не уходил, ждал распоряжений.
- Вы свободны? - кивнул Щукин.
Гордеев неторопливо вышел. А Щукин продолжал стоять возле стола, и пальцы его выбивали дробь. Так неожиданно поразившая мысль не оставляла его.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
- Кто... кто дал вам право освобождать арестованных? - На лице Щукина бушевала неукротимая ярость.
Градоначальник смотрел на Щукина, как кролик на удава, пот страха и унижения заливал ему глаза. Губы у него вздрагивали, но он не пытался оправдаться:
- Я приказал выгнать только железнодорожников, посаженных за мелкие проступки. Это же форменное безобразие - на станции уже стало некому работать. Срываются военные перевозки...
- Вы ответите за свою глупость, если это не нечто большее! - с холодным презрением перебил его Щукин.
Градоначальник побагровел.
- Мне шестьдесят пять лет. Сорок пять из них я прослужил верным слугой его императорского величества. Да-с, прослужил! И никто - вы слышите? - ни разу не посмел меня оскорбить! - задыхаясь от негодования, процедил Щетинин. - И наконец, я выполнял волю командующего!
Щукин удивленно посмотрел на градоначальника.
- Вы хотите сказать, что арестованных приказал освободить командующий?
- Да... То есть не совсем так... - замялся градоначальник и вытер платком мокрое лицо. - Мне позвонили из штаба, и я приехал... Командующий был занят, и мне сказали...
- Кто? - резко спросил Щукин.
- Павел Андреевич... Адъютант его превосходительства... Он сказал, что... ну, что срываются перевозки, а в тюрьме много железнодорожников... командующий гневался... - Щетинин облегченно вздохнул, ему показалось, что наконец он нашел верные слова, оправдывающие его. Он ведь исполнитель. Всего лишь только исполнитель распоряжений вышестоящего начальства.
Воцарилась тягостная тишина, которая, казалось, длилась бесконечно.
- Идите, полковник! - наконец нарушил молчание Щукин, удрученный непоколебимой простоватостью Щетинина. И, отвернувшись от градоначальника, сел в кресло. Не оборачивался до тех пор, пока тот, возбужденно гремя шашкой, не дошел до двери и не закрыл ее за собой.
Спустя немного времени полковник скорым шагом направился в приемную, вызывающе остановился посередине, не глядя на Кольцова и не обращаясь к нему, спросил:
- Союзники отбыли?
- Так точно, господин полковник! - ровным голосом ответил адъютант, он привык к устрашающим странностям начальника контрразведки.
Ни о чем больше не спрашивая, полковник скрылся в кабинете командующего.
Теперь Кольцов обеспокоенно смотрел на закрывшуюся тяжелую дверь...
При появлении Щукина командующий отложил в сторону циркуль и карандаши. На столе была расстелена мелкомасштабная карта района Белгорода, Орла.
- Владимир Зенонович, скажите, вы отдавали распоряжение об освобождении из тюрьмы железнодорожников?
Ковалевский машинально снял пенсне, стал медленно протирать его платком, не сводя глаз со Щукина.
- Видите, Николай Григорьевич! Как вам известно, планируется генеральное наступление. - Назидательная интонация командующего неприятно уколола Щукина. - Естественно, предвидятся большие и срочные переброски войск и военных грузов в район основного ударного направления. А транспортное ведомство уже сейчас - да-да, уже сейчас! - жалуется на нехватку паровозных бригад. Не паровозов, заметьте, а паровозных бригад... Однако чем вы так взволнованы?
- Нет-нет, ничего, - досадуя на себя, сказал Щукин. Закравшиеся было в его душу подозрения командующий рассеял. Очевидно, это была всего-навсего халатность градоначальника. Не больше. Подняв глаза на Ковалевского, Щукин глухо добавил: - Из тюрьмы были выпущены железнодорожники из паровозной бригады сто пятого-бис, те самые, не без помощи которых был убит капитан Осипов. Я, конечно, уже принял меры, но поиски пока не дали никаких результатов...
Оба долго молчали: Ковалевский - удивленно, Щукин - уязвлено.
- Вас преследуют неудачи, полковник, - угрюмо напомнил прежний их разговор Ковалевский.
- Нас, ваше превосходительство! - поправил его Щукин, впадая в обычную, непроницаемую угрюмость.
- Какими последствиями это чревато? - спросил Ковалевский, не обращая внимания на плохое настроение Щукина.
- Пока не знаю. Но боюсь... боюсь, что сегодняшний день еще будет иметь продолжение!.. - с какой-то мистической верой произнес полковник.
Ковалевский прошелся по кабинету, торопливо вернулся к столу, склонился над картой, словно спешил заняться привычным, понятным и подвластным ему делом и хотя бы на время уйти от явно не случайной предопределенности ударов с той стороны, которая так плотно была защищена до недавнего времени многоопытным Щукиным, а теперь оказалась столь уязвимой. Взяв лупу, командующий стал водить ею над картой. Лупа, похожая на выцветшую луну, покружилась и остановилась над точкой с надписью: "Орел".