Отставив культяпку в сторону, Пискарев деловито и брезгливо осмотрел ботинок, бросил хлесткий, оценивающий взгляд на старуху, принесшую его.
- Платить чем будешь? - сердито буркнул он, помахивая дырявым старушечьим ботинком.
- Крашанками, милочек, крашанками, - успокоила сапожника старуха.
- Семь штук.
- Семь штук? - охнула старуха. - Креста на тебе нет.
- Твоя правда, бабка, - согласился сапожник и, отвернув край хламиды, показал массивную жилистую шею. - Нету креста.
Ловко натянув на железную лапу ботинок, сапожник заложил между губ целую горсть деревянных гвоздей.
Сапожничал он и впрямь споро и ловко. Сноровисто выхватывая левой рукой изо рта гвозди, правой одним точным, почти не глядя, ударом молотка вколачивал их в подметку.
Наконец он снял с лапы ботинок и протянул его старухе.
- До смерти не износишь, бабаня, - покровительственно сказал сапожник.
Обиженно поджав губы, старуха отсчитала в темные корявые руки сапожника семь штук яиц и, опустив ботинок в заваленную тряпьем кошелку, отошла.
Старуха с кошелкой в руках медленно двинулась с базара. И тут же чуть-чуть поодаль, сзади нее, пристроился один из беспризорников. Потом беспризорник исчез, а за старухой пристроился пожилой чекист Сергеев.
Вечером Лацис вызвал Фролова, Сазонова, Сергеева и еще двух молодых чекистов, занимающихся делом Пискарева - Николая Николаевича, - для доклада, а точнее сказать, для беседы. Он не Любил сухих формальных докладов - они отдаляли людей друг от друга, мешали взаимопониманию, - нет, он стремился сам глубоко закопаться в суть фактов и сделать свои выводы. Усадив сотрудников на стулья и на своей походной железной кровати, он спросил:
- Ну, что выяснили? Кто он такой, этот самый Пискарев?
Этот вопрос был) поручен Сазонову, он и начал обстоятельно рассказывать первым:
- Михаил Васильевич Пискарев - бродячий сапожник...
- Проверили?
- Спросил местных жителей. Выезжал в близлежащие села. Точно - сапожник.
- Причем хороший, - добавил Сергеев. - Я сам в прежние времена этим баловался - детворе обувку чинил. Толк досконально понимаю. Он - настоящий сапожник. На все сто! Я наблюдал, как он работает. Циркач, настоящий циркач!
- Где живет? - спросил Лацис, прерывая неуместные восторги Сергеева, восхищенного искусством Пискарева.
- В ночлежке, которая при базаре. Там ни с кем дружбу не водит. И вообще он такой... смурной, что ли... - подробно докладывал Сазонов.
- Когда появился в Новозыбкове?
- Недавно.
- Недавно: год назад? неделю? месяц?
- Виноват, - обезоруживающе улыбнулся Сазонов и четко доложил: - В Новозыбков он приехал за четыре дня до перемещения сюда штаба армии. Проверил по записям в ночлежке. До этого сапожничал в Киеве, на Сенном базаре. Тоже проверил.
- Ни с кем не встречается? - спросил Лацис у Сергеева, которому было поручено наблюдение за Пискаревым.
- Вроде нет. - И тут же поправился: - Нет, Мартин Янович. Следил за каждым его шагом. Обувку, которую ремонтирует, тоже всю проверяем...
- Ночлежка - рынок, рынок - ночлежка. Двое суток с него не спускаем, - зло сказал Фролов. - И все бесполезно.
- Странно, - задумчиво сказал Лацис. - В письме срочный вопрос...
- И все-таки я все больше начинаю думать, Мартин Янович, что это он сам и есть Николай Николаевич, - держался своей версии Фролов.
- Допустим, - похоже, даже согласился Лацис и затем жесткой насмешливостью спросил: - А сведения такого масштаба - о дислокации наших войск - и другие секретные даные - он что, на базаре покупает?
- Не знаю, - вздохнул Фролов. - Возможно, и покупает.
- У кого? - Лацис вдруг сорвался с места и стал жестко оговаривать Фролову: - Вы все еще продолжаете надеяться легкую удачу и на счастливый случай? Так вот, запомните! В нашей работе их не бывает!.. - И чтобы все, что он сказал, выглядело просто выговором, Лацис тихо присел рядом с Фроловым и тихо сказал: - Поймите, Петр Тимофеевич! При любом варианте рядом с сапожником должен появиться еще один человек. Тот, который имеет доступ к секретным штабным документам. Только надо смотреть в оба... На это надо и себя и наших сотрудников настраивать. Нет, здесь где-то рыба покрупней.
- Тут вот я одно обстоятельство приметил, - неожиданно решился вмешаться Сергеев. - Так, ничего особенного... Место переменил в тот день, как письмо получил. То сидел возле у самих ворот, а теперь перебрался к ларям, где овощами торгуют... Может, это он просто так, а может... может, знак какой подает, ну чтоб на связь к нему выходили!
Лацис, Фролов и все остальные слушали Сергеева с нескончаемым интересом. Что и говорить, глаз у Сергеева приметливый.
- Мартин Янович, ясно одно - он, этот самый сапожник, враг, - запальчиво поднялся Сазонов. - Так?
- Ну так.
- Так может, взять его? Взять и за сутки-двое расколоть, как кедровый орех.
- Враги разные бывают, - задумчиво и по-доброму сказал Лацис. - Иные - как кедровые орехи, а иные - как чугунные ядра. Какая у нас с вами гарантия, что именно этот враг - как кедровый орех... Да и невыгодно нам брать Пискарева сейчас. Пока мы с ним будем возиться, Николай Николаевич все пойдет и уйдет. А нам ведь не столько Пискарев нужен, сколько он, другой...
И снова, как и накануне, чекисты с неуклонной осторожностью дежурили на базаре. Сапожник уже привык к соседству голодной компании беспризорников, шумной, драчливой, словно воробьиная стая в первые весенние оттепели. Беспризорников тоже не удивило, что к ним прибилось еще несколько таких же голодранцев в живописном рубище. Почти каждый день кто-то из беспризорников покидал скудный Новозыбковский базар и отправлялся дальше в поисках своего "Клондайка" и точно так же кто-то новый возникал в их пестрой артели.
Привалившись друг к другу, несколько беспризорников сидели возле рундука, совсем близко от Пискарева. А на рундуке сидел долговязый чумазый парень в рваной кацавейке, на голове у него красовалась ермолка, похожая на те, какие носят раввины. Ногами в рваных опорках он барабанил по пустому рундуку. Ни Фролов, ни Лацис, ни даже родная мать не узнали бы в этом беспризорнике Сазонова.
В полдень к сапожнику подошла полнощекая, осанистая женщина в отливающем темной синевой плюшевом жакете, извлекла из кошелки добротные комсоставские сапоги и басистым, требовательным голосом произнесла: