Помогло ли искусство врачей или переборол все недуги молодой организм, но на одиннадцатый день Кольцов уже не на мгновение, а надолго открыл глаза и стал удивленно рассматривать небольшую зарешеченную каморку с часовым, сидящим настороже на табурете перед входом.
Заметив, что Кольцов открыл глаза, часовой сокрушенно покачал головой и не без сочувствия произнес:
- Эх, парень, парень! Лучше б тебе в одночасье помереть. Ей-богу! Очень на тебя их высокоблагородие полковник Щукин злые. Замордует, замучает...
- Зол, говоришь?.. - переспросил Кольцов слабым голосом. - Зол - это хорошо!
- Ду-урные люди! - вздохнул обескураженный часовой. - Его на плаху ведут, а он радуется!
И опять, теряя сознание перед лицом быстро летящей в глаза тьмы, Кольцов успел подумать: "Где я?"
Потом еще несколько дней Кольцов приходил в себя, начал потихоньку вставать. А уже через месяц его отправили из госпитальной палаты в тюрьму. Камеру для особо важного преступника выделили в одном из подвальных застенков контрразведки...
В кабинет Ковалевского Таню провели через его апартаменты - она по телефону просила Владимира Зеноновича принять ее, но так, чтобы не видел отец.
Ковалевский пошел навстречу Тане, поздоровался, усадил в кресло, однако во взгляде его, в жестах, в голосе не было обычной для их отношений устоявшейся, привычной Тане теплоты.
И она поняла, что Владимир Зенонович догадывается о цели ее прихода и то, о чем она будет говорить, неприятно ему. И тут же прогнала эту мысль. Отступать было нельзя. Она все равно скажет.
- Ну-с, Таня, я слушаю. Какие секреты завелись у тебя от отца? - В голосе сухость, даже враждебность.
Ковалевский и в самом деле догадывался, что Таня хочет говорить с ним о Кольцове. Он не хотел этого, решительно не хотел и поначалу, сославшись на крайнюю занятость, отказал во встрече, но Таня настаивала, и он согласился - ведь все же это была Таня, к которой он привык относиться очень добро, с родственным теплом, Наверное, она страдает, и кто, кроме него, может сказать ей сейчас ободряющие слова?! Щукин? О, только не он! Ковалевский приготовился быть участливым и мягким с Таней. Но когда она вошла и Ковалевский увидел ее горящие глаза на бледном, осунувшемся лице, он понял, что пришла она не за утешением. Что же еще нужно Тане? Что? Он ждал.
Таня была полна решимости.
- Владимир Зенонович, я должна увидеть Кольцова.
- Это невозможно, Таня. Невозможно и незачем! - тотчас отрезал Ковалевский.
- Мне очень дорог этот человек. - Голос Тани дрогнул, но она, овладев собой, договорила: - Я люблю его, Владимир Зенонович...
- Замолчи сейчас же! - властно прервал ее Ковалевский. - Опомнись!
- Нет! - Глаза Тани непокорно вспыхнули под сдвинутыми бровями. - Я знаю, вы скажете... Вы скажете, я должна подавить в себе все теперь, когда знаю, что Павел... что он... Но есть две правды, Владимир Зенонович. - Голос ее зазвенел. - Две, две правды! Одной служите вы с папой. А у Кольцова своя правда, он предан ей, и это надо уважать, каждый может идти своей дорогой... - Таня спешила высказать все, что передумала, что выстрадала в последнее время, но не успела, ее прервал, хлестнув зло, совсем незнакомый голос: разве мог он принадлежать Ковалевскому?
- Перестань, пожалуйста, перестань! Ты бредишь. Ты больна. Подумай об отце, наконец!.. Офицер Кольцов изменил присяге, предал дело, которому мы все служим. Он предатель, пойми это! А все остальное - романтические бредни. Все намного серьезней, чем ты навоображала... Повторяю, ты больна. И с тобой следует поступать как с больной.
Ковалевский нажал кнопку. Дверь, ведущая в кабинет, распахнулась, на пороге встал Микки.
- Возьмите мою машину, отвезите дочь полковника Щукина домой. Татьяна Николаевна нездорова.
И все же через несколько дней, на этот раз уступив просьбе самого полковника, Ковалевский разрешил свидание Тане с Кольцовым.
- Это гораздо серьезнее, чем я думал, - сказал Щукин командующему. Завтра я отправляю свою дочь в Париж, и это свидание Таня вымолила у меня как прощальное...
Таня спустилась в темный, нахоложенный сыростью подвал... "Сейчас, сейчас я увижу его. Боже мой, что со мною? - лихорадочно думала она. - Я же просто слабая... Я люблю его и оттого... А я должна быть сильной, для прощания сердце должно быть сильным. А я слабая. Папа прав - мне надо уехать. Теперь - конец. Его убьют... Господи, спаси его! Пусть он полюбит другую, только спаси его!.."
И вот открылись двери в подвал - и Таня увидела Кольцова. Он стоял, бессильно прислонившись к стене, худой, изможденный, в разорванном на плечах мундире без аксельбантов и погон. Сердце ее сжалось от боли и жалости, она заплакала, потому что считала нынешнее положение Кольцова унижением.
Тюремный надзиратель нерешительно позвякивал тяжелой связкой ключей. Ему хотелось сказать Тане что-то ободряющее, что-то доброе, но он не решался вмешаться в ее горе. Он смотрел на нее подслеповатыми, совиными глазами и думал: "Господское горе хлипкое. Со слезой. И с красивыми словами. Ох и насмотрелся я на него!"
Кольцов, увидев Таню, протянул к ней руки, и столько было в этом движении радости, что Таня торопливо отерла слезы и внутренне вся просияла, идя ему навстречу.
"Какие у нее глаза? Осенние! - невольно залюбовался девушкой Кольцов. - Я вот все хотел их вспомнить и не мог. А они, оказывается, осенние - с золотинкой..."
Заговорив, Таня оборвала его мысли.
- У нас очень мало времени. - Она чуть отстранилась, не отрывая взгляда от его лица. - А мне надо сказать... Павел, я все, все знаю. И по-прежнему с тобой.
- Барышня, не положено разговаривать!.. Барышня, не положено! - угрюмо твердил надзиратель, не зная, что ему предпринять, чтобы соблюсти тюремную инструкцию и не потревожить своей совести.
Таня порывисто достала из своей сумочки деньги и, не глядя, дунула их в руки надзирателя.
- У тебя есть друзья... Ты мне скажи... Я пойду к ним, поговорю... торопливо говорила она. - Они спасут тебя... Сейчас тебя не убьют. Отправят в ставку, будет суд. Еще многое можно делать. Так куда, к кому мне идти, Павел? - лицо ее пылало решимостью и надеждой.
Ах, Таня, Таня... Он не ошибся в ней. Значит, не ошибся, полюбив эту девушку. Как же сейчас ответить ей, чтобы не обидеть, чтобы она поняла... Старцев и Наташа, конечно, уже знают об его аресте, и если что-то можно сделать - сделают. Будут пытаться - это он знал твердо. Так что Тане и не нужно идти к его друзьям. Для него - не нужно. Да и куда идти? Они переменили квартиру, а может, и вовсе уехали из Харькова.