– Каюк, говоришь? – задумчиво переспросил Кособродов, угрюмо проводив взглядом сноп света, на мгновение лизнувший сухую траву у их ног. – Это уж, Данилыч, с какой стороны посмотреть – если черт не выдаст, то и свинья не съест… Взрывчатка мне во как нужна, хоть пару пудов!
Данилыч поднял на Кособродова застоявшиеся старческие глаза и долго молча смотрел на него.
– А-а, так вот ты зачем… – протянул он удивленно. – А я думал, ты уже старое-то бросил, седой черт. Внуки небось есть…
– Горбатого могила исправит, – скупо улыбнулся Кособродов.
– Ты этого добра днем с огнем у нас не найдешь. Нету!
– А на складе?
– На складе его никогда и не бывало. Каждую порцию для взрывов из города под большой охраной везли. И то, – Данилыч обернулся по сторонам, – наши хлопцы, я знаю, половинили. Партизанам в горы переправляли. А сейчас – все! Нету!
Так ничем закончился их первый день в Новороссийске. А на следующий день в порт уже отправился Красильников. В бушлате, в суконных матросских брюках, заправленных в сапоги, похожий на ищущего выгодной работы моряка, он с самого утра болтался возле портовых ворот, стремясь, однако, не очень попадаться на глаза часовым.
Разгрузку танков днем не производили. Потому и пирс, к которому был пришвартован английский военный транспорт «Орион», был пуст.
Семен Алексеевич уже собирался уходить, как вдруг увидел, что с «Ориона» на пирс спустились матросы и беспорядочной гурьбой направились к воротам порта. Он скорым шагом обошел штабеля каких-то бочек и тоже направился к воротам.
Не доходя до них, остановился, сосредоточенно скручивая цигарку. Когда английские моряки, предводительствуемые коренастым боцманом с
серьгой в ухе, поравнялись с Семеном Алексеевичем, он жестом попросил у них огонька.
Моряки остановились. Боцман достал зажигалку, посмотрел на замысловато скрученную цигарку и улыбнулся. Заулыбались и другие, заговорили на непонятном Красильникову английском языке.
– Козья ножка, – попытался объяснить он любопытствующим морякам и, чтобы разговор не оборвался, жестами показал:
– Хочешь, тебе сделаю?
И, не ожидая его согласия, Красильников достал полный табаку кисет, рванул размашистым, изящным движением газету и ловко, одним приемом, скрутил предлинную козью ножку. Всыпав в нее рубленый корень самосада, он подал готовую цигарку боцману. Тот прикурил, затянулся. Лицо его дернулось и побагровело, он громко закашлялся. Моряки снова засмеялись и, обступив Семена Алексеевича и боцмана, по очереди стали пробовать самосад, гогоча и весело хлопая Красильникова по плечу. Знакомство завязывалось…
Но в это время юркий человек в штатском, по виду явно филер, тут как тут появился возле моряков, подозрительно присматриваясь к тому, что здесь происходит.
Красильников наметанным глазом сразу же заметил филера и понял, что знакомство с ним ничего хорошего ему не сулит.
– Ладно, ребята! Мне пора! Пойду! – пробормотал он и постарался протиснуться сквозь толпу обступивших его англичан, они его не отпускали. Звали с собой выпить. Хоть и не знал он английского языка, но правильно понял это приглашение по тем жестам, которыми моряки сопровождали слова.
– Не могу я, ребята! Некогда! – качал головой Красильников и затем вдруг, чуть прищурив глаза, сказал: – Вот завтра… Завтра можно… Завтра давайте встретимся…
При этом Семен Алексеевич прикладывал руку к щеке и даже закрывал глаза, чтобы моряки лучше поняли, что значит завтра».
– Завтра… – повторил вслед за Семеном Алексеевичем высокий моряк с тяжелым упрямым подбородком и отрицательно покачал головой: – Нет!.. Нет завтра… Ту-ту…
Что-то резкое и гневное бросил в толпу филер. Высокий моряк огрызнулся и махнул в его сторону рукой. Весело и возбужденно переговариваясь между собой, моряки тронулись дальше. Филер уже стоял возле Семена Алексеевича и ждал, когда отойдут подальше моряки.
Но высокий моряк что-то понял, тоже остановился и, угрожающе поглядывая на филера, стал ждать. Тогда филер, сменив Красильникова недобрым взглядом, покорно побрел вслед за входящей толпой англичан. «Спасибо, товарищ!» – мысленно сказал выручившему его моряку Красильников и, проводив англичан задумчивым взглядом, пошел в противоположную сторону.
Наплутавшись вдоволь в сложных лабиринтах припортовых улиц, Красильников вышел наконец к деревянным причалам. Здесь мерно покачивались на легкой волне ходкие рыбацкие фелюги. На корме одной ветхой лайбы сидел старик. Увидев, что Красильников остановился, старик, глядя поверх
Ючков, крикнул:
– Матрос, выпить чего не найдется?.. Есть отменная закуска! – и он показал на связку вяленой рыбы, висевшую на флагштоке.
Семен Алексеевич прошел не мешкая по причалу к лайбе.
– Какую службу здесь несешь? – дружелюбно спросил он старика, стараясь понравиться ему.
– А служба у меня простая, – начал старик – видно, был из разговорчивых, – вроде сторожа я. – Он помолчал и грустно добавил: – Сорок годков день в день прослужил в этом порту, в таможне, а теперь… вот…
Семен Алексеевич даже присвистнул от удивления.
– Сорок лет?.. Наверное, многих моряков знаете?
– Известно, – согласно кивнул головой бывший таможенник.
– А не доводилось вам встречать кого с бывшего эсминца «Гаджибей»? – дознавался Семен Алексеевич.
– С того, потопленного? – повел бровью в сторону рейда таможенник.
Красильников кивнул.
– Ходит тут один. Комендором был.
– Комендором? А фамилию его не вспомните? – с надеждой в голосе спросил Семен Алексеевич.
– А чего вспоминать? Воробьев его фамилия.
– Воробьев?.. Василий?.. – обрадовался Красильников.
– Василий. Он самый.
– Значит, он здесь? – продолжал несказанно обрадованный Красильников.
– А где его можно повидать?
– Если есть на что выпить, то в аккурат через десять минут я его вам покажу.
– Есть! Есть! Пошли, папаша!..
Таможенник легко выбрался на причал.
– Подождите, а вахту кому?.. – вдруг остановился Красильников.
– А шут с ней, с вахтой! И с этой лайбой! На ней все равно украсть нечего, – проговорил таможенник.