— Не для этой группки! Я смотрю дальше... Кстати, что нам ясно в этой группе? Вам известно, кто направлял Шеврова?
— На допросе расскажет! — ответил Артемьев.
— Расскажет то, что захочет рассказать. Мы до сих пор не знаем, кто за ним стоит. Курбатов смог это объяснить?
— Нет, не смог. Он не знает. У меня сложилось убеждение, что ему до конца не доверяли. Молод, горяч!
Дубровин притворно вздохнул и спросил:
— Вы предлагаете, Феликс Эдмундович, еще на одного человека увеличить дворянскую прослойку в ВЧК? Вы сами же мне за это пеняли... Мне думается, Курбатов для нас фигура неинтересная. Мало мы его знаем...
— А чем мы рискуем, Алексей Федорович? — спросил в ответ Дзержинский. — Одним перебежчиком больше, одним меньше, что это изменит? А если он будет работать на нас? Вы представляете себе, какие открываются через Радзивиллов возможности? Мы можем попробовать его на деле с Шевровым...
— Трудновато, Феликс Эдмундович! Можем упустить Шеврова...
— Можем и упустить, — согласился Дзержинзкий. — Но подумайте и о другом. Если мы возьмем Шеврова, мы будем его судить. Расстреляем, тогда е Курбатовым перекрываются все комбинации. Тогда отпускаем его в Красную Армию... А я думаю о Радзивиллах. Отовсюду мы получаем сообщения, что силы Антанты кружат над Польшей. Я знаю Пилсудского, он не утерпит, его втравят в войну с нами. Не сегодня, так завтра... А это будет наш человек возле Радзивиллов... В Польшу сбегается побитое офицерье, зачастили в Польшу курьеры из Лондона и Парижа... Курбатов нам там нужен!
— Молод!
— Если далеко смотреть, то хорошо, что молод. Шевров сюда больше не вернется! И сам побоится, и не пустят его... Второй раз по одной и той же тропке в таких делах не ходят... Курбатов у Радзивиллов важнее для нас, чем расстрелянный Шевров. Вы с этим можете согласиться, Василий Михайлович?
— Пожалуй, что так!
— Ваше мнение, Алексей Федорович!
— Я всегда за острые комбинации...
— Вы установили, с кем был связан Шевров по жандармерии?
— Жандармский ротмистр Пальгунов... Расстрелян! Шевров работал около орехово-зуевских ткачей... Но странно! Несколько раз выезжал в Финляндию и там успел выдать группу социал-демократов. Провал с переброской оружия в семнадцатом году тоже относится на его счет!
Дзержинский задумался.
— Плачет по нем пуля'. — заметил Артемьев.
— Кто был начальником у ротмистра Пальгунова? — спросил Дзержинский.
— Полковник Густав Оскарович Кольберг... Где он сейчас, установить не удалось. Бежал... На поверхности нашей бурной жизни пока не появился. Может быть, он и за границей.
— Кольберг? Это интересно! — ответил Дзержинский. — Он имел касательство и к моим делам. Помнится даже, что как-то присутствовал на моем допросе... Он занимался больше окраинами империи: Польшей, Прибалтикой...
— Совершенно точно! — подтвердил Дубровин. — Господин интересный. Из немцев... И недавних! Не из обрусевших немцев...
Дзержинский встал и прошелся по кабинету. Посмотрел на Артемьева.
— Что вам рассказал нового Курбатов?
— Кое-что рассказал. О петроградской явочной квартире рассказал... Обрисовал некоторые личности. Откровенно говоря, не знаю, на кого думать. «Союз защиты родины и свободы»? Может быть, остатки этой организации? Возможно, что-то и новое. Очень уж густое офицерье...
— Приглашайте Курбатова! — приказал Дзержинский. — Без него мы ничего не решим!
Курбатов вошел в кабинет. Вошел четкой строевой походкой — хорошо учили строю в юнкерском училище. Покосился на нового для него человека, на Дубровина. Бородка клинышком, очки в металлической оправе, шпак, интеллигент, так он совсем недавно охарактеризовал бы его со своими однокашниками. А когда услышал его фамилию — дрогнул. Слыхивал о нем. Командовал Дубровин армией и даже фронт держал, а рассказывали о нем с негодованием на той петроградской квартире, что вышел из дворянской семьи. И наставник, рассказывая о ВЧК, упомянул о нем как о противнике опасном и умном.
Дзержинский объявил Курбатову, что по просьбе Ленина ВЧК прекращает против него уголовное дело, что он свободный гражданин, что его просят дать показания как свидетеля.
По просьбе Дзержинского Курбатов подробно рассказал о встречах на петроградской квартире, рассказал, кто его туда ввел, о чем там шли беседы и, наконец, перешел к рассказу о наставнике.
— Ни имен, ни фамилий, и адреса, наверное, тоже уже нет! — заключил Дзержинский. — Квартиру эту надо будет проверить. Свяжитесь, Василий Михайлович, с петроградцами. А теперь, — сказал Дзержинский, когда Артемьев вышел, — поговорим подробнее о вашем, как вы его называете, наставнике. Штатский... Может быть, в чем-то обнаруживалась его военная выправка?