Войти сюда сложно, но еще труднее выйти, если не по нраву придешься здешним посетителям.
Об этом Артемьева предупреждали. Нашлись бы здесь искусники и перо в бок вставить и бесшумно задушить.
Кабак размещался в двух комнатах. Все как в настоящем заведении. Столики, скатерти на столиках, стулья. Под потолком сизый дым.
Собралось уже народу порядочно. Сдвинув столики, в первой комнате гуляло фартовое ворье. Пили, закусывали разварной картошкой.
В другой комнате народу меньше. В одиночестве за столиком сидел Тункин, в другом углу — свой Артемьеву человек и еще двое седых с военной выправкой.
Артемьев выставил из кармана штоф со спиртом и вынул луковицу. Устроился человек под крышей погреться, выпить и закусить. Налил полстакана и разбавил водой из графина. Наливал он шумно, спирт булькал, выливаясь из узкого горлышка в стакан. Артемьев прислушивался к Тункину: приманка заброшена, почуяла ли дичь приманку?
Он не оглядывался, но услышал движение Тункина. У спирта запах резкий. И на это у Артемьева был свой расчетец.
Игра начиналась в стремительном темпе, гораздо стремительнее, чем он рассчитывал.
Артемьев достал осьмушку черного хлеба, понюхал его с корки и отломил кусок.
Тункин широким жестом подвинул к нему обе воблы.
— Угощайся! Хлеб не закуска!
Артемьев опять скосил глаза на воблу и, вздохнув, мечтательно проговорил:
— Богатство... Откуда? Неужели здесь есть?
Тункин презрительно покачал головой.
— На рынке на одну штуковину выменял! — Указывая глазами на штоф, спросил: — Спирт?
— Спирт, — спокойно ответил Артемьев.
Тункин потянул в себя воздух.
— Ставь стакан! — предложил Артемьев и потянул к себе воблу.
Тункин схватил свой стакан, подставил его к штофу, торопливо, скороговоркой проговорил:
— У меня еще кое-что найдется... С закуской не пропадем!
Артемьев налил полстакана и потянулся к графину с водой, но Тункин прикрыл ладонью стакан, с осуждением и даже с упреком взглянул на Артемьева.
— Зачем же добро портить!
Артемьев взял в руки воблу, побил ее об угол стола.
— Добрый у нас союз, — сказал он, — как у русского с французом. У одного есть, что пожрать, у другого — выпить...
Тункин поморщился.
— Что за жаргон? Я не люблю грубых слов.
— Время грубое! — ответил Артемьев.
Выпили. Артемьев очистил воблу, пососал спинку, налил еще по полстакана. Себе разбавил, Тункину не разбавлял.
Выпили. Артемьев перегнулся через стол и шепотом спросил:
— А теперь рассказывай!
Тункин недоуменно уставился на Артемьева.
— Что можешь, что умеешь? Объясни! — продолжал Артемьев.
— Откуда спирт? — спросил в ответ Тункин.
Артемьев небрежно махнул рукой.
— Этого добра не занимать стать... Экспроприация!
Тункин хмыкнул и подставил стакан. Артемьев отодвинул штоф.
— Выпить не секрет! — твердо сказал он. — Выпьешь! Как дальше наш союз крепить? А? Что можешь, что умеешь?
— Все умею! — откликнулся на этот раз Тункин.
— Это xoрoшо! — одобрил Артемьев. — Я люблю, когда все умеют... Какая такая у тебя профессия?
Тункин тоже перешел на шепот:
— Стрелять умею... В копейку попаду!
— В копейку? — переспросил Артемьев. — Невелика цель!
— Крупнее цель — легче стрелять!
— А по крупной цели какая будет цена? — спросил совсем едва слышно Артемьев, прищурился и откинулся от Тункина.
Тункин вздохнул и опять покосился на штоф.
Артемьев плеснул четверть стакана. Туккин выпил. Понюхал хвост от воблы, закусывать не стал.
— Бумажками не возьму! — сказал он тихо.
— Найдем желтопузиков.
Тункин кивнул головой. Артемьев сунул штоф в карман и мигнул Тункину на выход.
Тункин попятился, ко Артемьев притянул его к себе за лацканы пальто.
— Чего? Чего это? О чем? — растерянно вопрошал Тункин, пытаясь вырваться, но Артемьев крепко его держал, даже слегка встряхнул.
— Обмишулят тебя твои-то, — продолжал Артемьев. — Всунут ассигнациями, где у них золоту быть!
— Чека? — по-щенячьи взвизгнул Тункин.
— Тише! Такие слова на ночь нельзя кричать!
И в темноте Артемьев чувствовал, как горят у Тункина глаза.
— Ты не из Чека? — спросил он как бы с надеждой.
— Да нет лее! Мне про тебя говорили, что человек ты отчаянный и никак тебе здесь нельзя больше держаться! Плачу золотом. Сколько?
— Мне дают тысячу.
Артемьев отпустил лацканы пальто и присвистнул.
— Только-то! Там тебе предназначалось больше! Кто перехватил? А? Этот...