— Не знаю... Наверное, тут же вышел бы из Москвы.
— Без денег?
— А что было делать? Идти под пулю?
Кольберг вздохнул.
— Очень мне мешает ваше утверждение, что вы пригласили его с собой.
— Мешает выстроенной версии?
— О, вы уже начали изъясняться нашим языком.
— Ну кто же не читал «Преступление и наказание» господина Достоевского!
— Итак, отмечаем, что вы его пригласили с собой, что вы даже ему приказали следовать за собой.
— Да, и просил его помочь мне добраться до места. Деньги показал, денег дал. Тут он еще о свадьбе...
— О свадьбе потом! Денег дали. Гм!
— Он категорически мне заявил, что никуда не поедет, не побывав в Кирицах. У нас чуть ли не до разрыва дошло. «Потерять честь — это для меня потерять все», — заявил он. Я боялся этой поездки, считая ее безумием. Уже готов был отказаться от него. Думал добираться своими силами. Если бы не болели ноги и не простудился бы я сильнейшим образом, я отказался бы от него. Это был, если хотите, ультиматум.
— Ультиматум? — повторил это слово, отчеканивая каждый слог, Кольберг. — Николай Николаевич, этого вы знать не могли. Но сейчас я вам могу сказать. У Курбатова была явка... Явка сюда» в этот город!
Ставцев ворошил вилкой в горке маслин. Вилка повисла в воздухе. Он тяжело опустился в кресло.
Ну конечно, Кольберг мог бы не подвергать своего друга таким испытаниям. Герой романтического побега, преодолел столько испытаний в пути» трясся от страха быть раскрытым любым патрулем, и вдруг... Вдруг подозрение. Как же еще мог расценить этот пристальный, настойчивый допрос Ставцев? Он же знал, как ему было трудно уговорить Курбатова ехать в Сибирь. Он это доподлинно знал. Как же теперь все это оборачивается?
И шея и лицо налились краской у Ставцева. Он кипел.
— Неужели он вам этого не говорил? — спросил Кольберг. — Мальчик с двойным дном, скрытый мальчик!
Ставцев задыхался.
— Если он от меня мог такое скрыть... О-о-о! Я сам вместе с вами его допрошу!
Кольберг разлил по рюмкам коньяк. Поставил рюмку перед Ставцевым.
— Коньяк успокаивает! Это легче, чем виски.
Выпили по рюмке.
— Вот видите, Николай Николаевич, — начал умиротворенно Кольберг. — Мои опасения,, выходит, не напрасны...
— Кто ему давал здесь явку? спросил Ставцев.
— Я дал явку!
— Вы, Кольберг? Вы? Лично вы?
— Это я нашел его в Петрограде. Горел мальчик идеей послужить России, пострадать, горел совершить подвиг... А в общем скорее это честолюбивая жажда бонапартизма. Аркольский мост и прочее. Романтика личного героизма, слава и мечты, мечты...
— О чем мечты?
— Я его там разгадал. Странное сочетание. В роду у них декабрист. Страдалец! Отец генерал... Что же остается для славы? Одним махом взметнуться до неба, и надежда, что именно он тот национальный герой, которого недостает России. В таком запале он мог быть полезен. Я ему подсказал, в чем подвиг.
— Это вы организовали их группу?
— У меня под рукой случился надежный человек для такого дела. Жизнелюбец, реалист, хитрая бестия.
— А где он сейчас-то?
— Отбился гранатами! Следите? Совпали показания...
— Он здесь?
Кольберг вздохнул, но от прямого ответа на вопрос ушел.
— Я еще кое-что приберег для вас, Николай Николаевич!
Ставцев снял пенсне, начал тщательно протирать чистым платком стекла.
— Вам Курбатов рассказывал что-нибудь об обстоятельствах своего ареста?
— Рассказывал...
— Что же он вам рассказывал?
Ставцев выпил рюмку, поймал вилкой маслину.
— Что же он вам рассказывал? — повторил вкрадчиво свой вопрос Кольберг.
Ставцев покачал головой.
— Боюсь, Густав Оскарович, вас очень сильно огорчить. Курбатову понадобилось встретиться с вашим искусником. Дело затягивалось. Он почувствовал себя в опасности. Он вызвал через свою невесту и ее подругу Шеврова на свидание. Свидание было назначено в Сокольническом парке. Он пришел на свидание. Шевров опаздывал. Раздался выстрел. Стреляли из темноты. Потом раздалась стрельба, разрывы гранат, и его схватили чекисты. Кого-то преследовали... Дзержинский на допросе, как рассказывает Курбатов, утверждал, что стрелял в него Шевров! Он застрелил какого-то очень важного чекиста.
Настала минута удивиться Кольбергу. Он не посчитал нужным скрыть от Ставцева удивление.
— Николай Николаевич! Вы участник ледового похода, вы корниловец, вы святой человек в нашем движении. Вам полное доверие! Вы точно передаете рассказ Курбатова?
— Точно, Густав Оскарович! Мы сделали с ним долгий и трудный путь! Было время поговорить... Не совпадают показания?