У нее вообще ни в чем и нигде не чувствовалось границ, а здесь что-то нежное проглядывало.
На нее Курбатов удивлялся. И как не удивиться? Одна половина платья у нее ярко-зеленая, другая желтая. Волосы седые, а губы лиловые. Разукрасила себя как на картине, что приметил Курбатов на стене в той комнате, где читались стихи.
Он проводил их до дома, куда-то к Яузским воротам, страшно рискуя. Достаточно было бы наткнуться на первый попавшийся патруль...
А потом в пустой квартире на Козихинском метался в растерянности и в гневе на себя.
Где его вера, где идея? Тот господин с бледным, изможденным лицом и усталым голосом учил его, что нет препятствий, которые не мог бы преодолеть человек со стальной волей.
А он сразу же и оступился!
Или и взаправду он полюбил? А имеет ли он право, он, обреченный на подвиг, любить?
Невесту его прадеда тоже звали Наташей. Он нашел в себе силы спасти ее от своей любви, которая могла принести любимой только горе.
Курбатов усмехнулся. Теперь он вырос, теперь он не мальчишка-кадет. Тайком, чтобы никто не видел и не осмеял его, он, когда приезжал на вакации в деревню, вставал во фронт перед портретом Алексея Курбатова, героя батареи Раевского и Сенатской площади, отдавал ему честь и каялся во всех своих мальчишеских прегрешениях.
Отказаться, отодвинуть чувство! Иного не дано!
Откуда было знать Курбатову, что трагический оттенок только усилит его чувство?
А оно не было безответным. Наташа потянулась к нему, и Курбатов, сам себя обманывая, уверяя себя, что видит в Эсмеральде и в Наташе помощников в своем деле, приходил к ним по вечерам. Они уходили с Наташей гулять. Изъяснялся он с ней таинственно, на что-то намекая, но не договаривая, толковал о долге, чести, о своей даже обреченности, не замечая, что не очень-то Наташа и вникает в смысл его слов, больше слушая его голос.
Каждое утро, каждый час долгого дня Курбатов ждал условленного стука в дверь. Он метался по пустой квартире, взвинчивая свое нетерпение.
Он каждый раз вздрагивал, когда стучался в назначенные часы Шевров, прекрасно зная, что в эти часы ничего не может случиться.
Самыми трудными часами были утренние часы, часы до полудня. Самое время, как он считал,
Стук в дверь поразил его как гром. Он даже не сразу сообразил, что постучали условленно. Три частых удара и два удара пореже.
Он кинулся к двери и замер. Свершилось! Без дела Шевров в двенадцатом часу дня не мог прийти! Свершилось! Наташа! Он ничего не успеет ей сказать. А что сказать? Сегодня еще, через несколько часов, его имя прогремит на весь мир!
Курбатов распахнул дверь.
И никого не увидел. Он шагнул на лестничную площадку, думая, не началась ли у него галлюцинация.
Из-за двери выступил незнакомый человек.
Он должен был сказать пароль, хотя Курбатов ни о чем и не спрашивал.
Пароль, собственно, был уже не нужен. Но Артемьев не удержался от возможности поиграть с противником, да еще с таким разгоряченным.
— Здесь не требуется ремонт канализации? — произнес он слова пароля.
Курбатов с недоумением уставился на него и вдруг торопливо ответил:
— Канализация исправна, надо починить рамы. Мы едем?
— Едем! — ответил Артемьев и двинулся в глубь квартиры.
— Я же говорю, что я здесь один! Один я здесь!
Артемьев оглядел пустые комнаты и приказал:
— Одевайтесь!
Курбатов накинул шинель, надел солдатскую шапку.
Артемьев даже присвистнул.
— Ничему~то вы, господа, не научились! — сказал он.
— Что такое? — испугался Курбатов, испугал-с я, что этот мрачный посланец вдруг все почему-то отменит.
— В таком наряде? Хм! — Артемьев вздохнул. — Со мной сойдет, однако! У вас есть оружие?
— Оружие? Есть! А что с моим оружием можно сделать?
Курбатов вынул из кармана брюк наган.
Артемьев взял наган из рук Курбатова. Секунду, казалось, над чем-то раздумывал.
— Да... Оружие, прямо скажем, игрушечное... не в оружии дело. Но с оружием по улицам ходить сейчас опасно. Пусть пока ваша пушка полежит у меня в кармане. Так надежнее... Больше ничего нет?
— Нет! Зачем же?
— Я должен удостовериться.
Артемьев быстрым движением рук ощупал карманы Курбатова.
Курбатов с удивлением следил за Артемьевым.
— Это для спокойствия... — пояснил Артемьев. — Вы знаете, Курбатов, что вам предстоит?
— Что?
— А разве Шевров не дал указания?
— Я его не видел три дня...
Артемьев вздохнул. Под усами скользнуло что-то похожее на улыбку.
Курбатов вспыхнул.