Тогда я, не дожидаясь конца увольнительной, поехал в столицу. В Петербурге я более положенного не задержался и с первой же оказией перебрался в по-домашнему уютную, нежели ее северный брат, Москву. Два месяца прошло, как я видел князя в последний раз, и виделось мне то – сном.
Несмотря на домоседство, дела моей семьи находились в преотличном состоянии, имя наше было довольно известно и скандалами не замарано, так что я с легкостью обзаводился знакомыми и был принят во многих домах. Жизнь моя наладилась, положение упрочилось, дни потекли слаженным чередом... и сразу же стало заметным отсутствие в моей жизни того, от чего я так страстно бежал все это время. Лишь только тело мое пришло в согласие с душою, как оба они стали терзаться неутолимым желанием, от которого не стало мне скоро покоя ни днем, ни ночью.
Вот это и есть зрелость, думал я ночами, все чаще бессонными и... странно одинокими.
Вообще, Москва с ее неторопливым, почти домашним укладом более склоняла к размышлениям, чем столица. Там у меня, положим, не было времени на тщетные копания в себе. Каждый день мой был заполнен так, что я, вернувшись домой, был только рад забыться сном.
Ведь я и впрямь был неопытным провинциалом, «солдафоном», а поставил себе целью сделаться человеком светским, раз уж решил служить при штабе. Старые связи моей семьи были еще достаточно прочны, да и деньги сыграли немалую роль, так что недостатка в «учителях» у меня не было. Особенно старался молодой поручик ***. Все недолгое мое пребывание в Петербурге он без устали обучал меня тонкостям светской жизни. За мои, разумеется деньги. Но я был ему только благодарен, и расстались мы совершеннейшими друзьями, получивший каждый желаемое. Я мог теперь не краснея выходить в свет, а он рассчитался со всеми своими карточными долгами... чтобы тут же наделать новых.
Помимо прочего, «обучение» включало в себя и женщин: «А как же без них?» – с удивленьем восклицал он, таща меня в какой-то, как мне казалось, притон.
«Притон», к счастью, оказался весьма солидным заведеньем, чуть ли не в центре столицы. Барышни были все как на подбор миловидны и приятны в обхождении, и вышел я оттуда в самом приятном расположении духа.
Чтобы ночью увидеть во сне князя и, проснувшись поутру и схватившись за голову, признать, что этот дьявол все еще не отпустил меня и что, видно, долго мне еще быть рабом ненавистных мне грез.
Я пытался уйти от них в Москве, несколько раз посетив и здесь подобные заведения, но, как и столичные, московские красавицы оставили меня равнодушным. Они не удовлетворяли меня, и я уходил из их объятий, терзаемый даже более сильным желанием, чем накануне.
Так шли дни, полные однообразной, монотонной скуки, а по ночам меня преследовал золотоглазый дьявол, оживляя во сне то, о чем я и думать запрещал себе наяву. И я просыпался в поту, на сбитых простынях, мучимый неутоленным желанием и собственным бессилием.
Пришло время признать, что да – я такой же, как и «они». Признание это пришло настолько буднично, что я даже не задумался над ним особо. Ну и что? Мир не перевернулся. «Такие» везде есть, и в Москве их не меньше, чем в иных городах. Я, получивший богатую практику, давно отличал их и в казармах, и на балах, и в салонах. По взглядам, прикосновениям, жестам, пустым для непосвященного и вопиющим для знающего. А чем выше в свет, тем менее сие скрывалось, считаясь в какой-то степени даже шиком, если афишировалось полунамеком. Впрямую все и вся, естественно, осуждали подобное, но за глаза... За глаза дозволялось многое, и я с еще большим содроганием вспоминал, что князь мог так отвезти меня в столицу вместе с собой, чтобы потом показывать, словно трофей...
И все же... я хотел знать наверняка. Быть может, все это – лишь мое воображенье. Может, все иначе, а я обманываюсь? Я должен был знать и выбрал для этого самый, как мне казалось, простой способ. Были и в Москве заведенья, и даже самого высшего пошибу, где я мог доподлинно узнать, пробуждают ли во мне желание мужские ласки, или то очередной морок. О, они, разумеется, не выставляли себя напоказ, но самая вывеска «Прелести королевы» посвященному говорила о многом. А иному вход в этот «дворянский клуб» был заказан.
Как оказалось, я пришел рано и мог оглядеться без излишней спешки. Атмосфера здесь была несколько иной, чем я уже привык видеть в подобных местах. Видно было, что многие пары, а то и тройки пришли сюда просто приятно провести время, не скрываясь и не тратя себя на условности. И часть комнат сдавалась внаем «впустую» для них же, если им была охота подняться наверх. Я же пришел как один из искателей «любви за деньги», и мне предназначались взгляды маленьких «королев», что обернулись в мою сторону, едва я вошел в общую комнату «для смотрин».
Я заметил его почти сразу же, как вошел. Народу было немного, и я легко поймал глазами тонкого брюнета, одиноко сидевшего перед роялем, подперев кулаком щеку, отчего его волосы смоляной волной лились вниз, соперничая блеском с благородным инструментом. Издали он чем-то напомнил мне Азиева, но когда он, словно почувствовав мой взгляд, поднял голову, глаза у него оказались не черные, а серые, совсем светлые, в обрамлении темных ресниц.
«Что ж, так даже лучше, – подумал я, маня его к себе. – Последнее, что я хочу, это вспоминать».
Лицом и телом он был еще совсем мальчик, но серые глаза, оценивающие меня из-под густых ресниц, видели многое. Многих.
– Господин?
У него был легкий акцент, похожий на итальянский. Свой ли? Заученный? Неважно. Он был именно тем, кого я искал.
Я купил у него целую ночь, зная, что мне потребуется время, чтобы... понять. Он же, увидев, что я заплатил щедрее, чем следовало, заволновался было, ожидая от меня каких-то особых извращений. Но я успокоил его, сказав:
– Я просто хочу понять.
Он улыбнулся, скрывая облегчение под густыми ресницами.
– Сюда многие приходят... попробовать, – тихо сказал он, помогая мне раздеться. – Вам понравится.
Что ж, он оказался прав. Мне действительно понравилось. Понравилось чувствовать себя хозяином в его постели, целовать и оглаживать пахнущую ароматной водой кожу, касаться губами его губ, с готовностью раскрывавшихся мне навстречу. Я, без сомненья, удивил его, показав, что мужские объятья мне не в новинку, что я знаю, как правильно лечь, как сделать и себе, и ему приятное. Поначалу он пытался остановить меня, шепча:
– Нет... зачем... Вы... разве не я должен делать... так?..
Потом сдался, раскрываясь, раскидываясь на постели, давая полный простор моим рукам и губам, позволяя им скользить, куда мне вздумается.
Наконец, погладив гибкую спинку, я спустился рукой ниже, вызвав у него нетерпеливый вздох, а у себя – улыбку. Я чуть нажал, проникая рукой меж его ягодиц, и он, подавшись ко мне, легко впустил мои пальцы. Он был горячим, гладким и уже скользким – видно, позаботился заранее, чтобы с первой минуты быть готовым принять меня. Почему-то это заставило меня задышать чаще, крепче прижимая его к себе.
Эта ночь стала, без сомнения, открытием для нас обоих. Я с какой-то непонятной радостью понял, что что-то умею лучше него, чему-то он, безусловно, научил меня. Он был страстным и нежным, податливым и дерзким, на эту ночь дав и себе, как мне показалось, полную волю.
– Моя маленькая королева, – шептал я в раскрасневшееся ушко. И слегка прикусывал нежную мочку зубами, рождая у него новый стон удовольствия.
Перед рассветом он особенно долго целовал меня.